– Нет, спасибо. Я современными полотнами не особо интересуюсь, – призналась я.

– Напрасно. Среди молодых художников встречаются настоящие гении. Поверьте мне, лет через двадцать эта картина поднимется в цене минимум в пять раз. Кроме эстетической ценности, неплохое вложение капитала, – сообщил Киршнер.

– И сколько же стоит эта нимфа? – из чистого любопытства поинтересовалась я.

– Тридцать тысяч, – спокойно ответил собеседник.

– Не слишком ли высока цена для начинающего художника? Тридцать тысяч рублей за незнакомку? Мне кажется, это несколько дороговато, – с сомнением в голосе произнесла я.

– Долларов, дорогуша, – противно хихикнул Киршнер. – В моей студии нет ни одной работы дешевле десяти тысяч долларов. Люди, интересующиеся искусством, об этом знают. За дешевкой идите на блошиный рынок. Цветочки там покупайте, на гнилом холсте намалеванные. А мои работы – эксклюзив. Ко мне и из столицы покупатели не брезгуют обращаться.

Киршнер обвел стены широким жестом и хвастливо добавил:

– Будете выбирать или уже пойдете? Думаю, у вас и на рамку от моих картин денег не наберется.

– Боюсь, в этом вы правы, – сделав вид, что опечалена данным обстоятельством, произнесла я. – Мои капиталы с вашими не сравнить. Теперь понятно, почему потеря крупной суммы в ресторане «У Андре» вас не смутила.

Я выдержала паузу, ожидая реакции Киршнера на мое заявление. Он пристально смотрел на меня, не зная, как реагировать. Было видно, что ему до смерти хочется выставить меня за дверь немедленно, но желание выяснить, как много я знаю и чего добиваюсь своим заявлением, одержало верх.

– Позвольте поинтересоваться, о какой потере идет речь? – стараясь не выдать голосом волнения, спросил Киршнер. – Что-то не припомню ничего подобного.

– Ну, как же, а ваше недавнее знакомство с мошенниками? Мужчина средних лет, устроивший скандал в ресторане. И молодая девица, выкравшая крупную сумму, воспользовавшись общей суматохой, – напомнила я. – Знаю, в полицию вы о происшествии не заявляли, но факт от этого не становится менее актуальным.

– Вы что-то путаете, милая леди. Со мной в жизни подобных казусов не происходило. И уж тем более в последнее время, – с трудом сохраняя самообладание, заявил реставратор.

– Напрасно отпираетесь. Я могу назвать точную дату и время данного печального события, – предложила я. – Интересует?

– Нисколько, – категорически отказался Киршнер. – И вообще, у меня нет времени выслушивать ваш бред. Если это все, ради чего вы пришли, то я вынужден попросить вас удалиться. Через тридцать минут у меня запланирована встреча с крупным заказчиком. Не хотелось бы выставлять вас из студии в его присутствии.

Киршнер решительно направился к выходу, намереваясь выпроводить меня из студии.

– Не стоит горячиться, – остановила я его. – Я не собираюсь сообщать вашим заказчикам о том, каким образом вы проводите свой досуг. Меня интересует лишь имя девушки и то, где и при каких обстоятельствах вы с ней познакомились.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – произнес Киршнер. – Какая-то девушка. Какой-то мужчина. Непонятный скандал. К чему все это? Кто вы такая? Шантажистка? Хотите поживиться за мой счет? Не дожидаясь вашего предложения, отвечаю сразу «нет»!

– Что «нет»? – переспросила я.

– То и «нет». Я не собираюсь платить вам за молчание. Ни копейки! Я вообще ни за что не собираюсь вам платить. Даю вам последний шанс уйти с миром. В противном случае я буду вынужден вызвать полицию. У них с вашим братом разговор короткий. Загремите на нары лет на двадцать.

– Считайте, что уже вызвали, – заявила я, вытаскивая из сумочки красную книжечку и размахивая ею перед носом Киршнера. – На кого жалуетесь, господин Киршнер? Говорите, вас шантажируют? И кто же, если не секрет?

Увидев удостоверение работника прокуратуры у меня в руках, Киршнер остолбенел. В мгновение ока румянец исчез с его лица. Я удовлетворенно хмыкнула, убрала удостоверение обратно в сумочку и снова задала вопрос:

– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с девушкой, с которой посетили ресторан двадцать второго числа прошлого месяца в восемнадцать тридцать?

– Я отказываюсь говорить на эту тему, – еле слышно произнес Киршнер. – Вы не имеете права допрашивать меня. Заявления нет, претензий нет. Следовательно, и дела никакого быть не может.

– Ошибаетесь, дело есть. Да еще какое. Мужчина, устроивший скандал в ресторане «У Андре», убит. Возможно, вы причастны к его смерти. Поэтому и не хотите рассказывать про девушку и про то, что произошло в ресторане? – напирала я.

– Что вы такое несете? Кто убит? С какой стати вы обвиняете меня в подобных мерзостях? – вскричал не на шутку перепуганный реставратор. – Это произвол! Я буду жаловаться! Никто не смеет угрожать Киршнеру!

– По-моему, это вы сейчас угрожаете работнику прокуратуры, – спокойно проговорила я. – И отказываетесь помогать следствию. А это уже статья, господин Киршнер.

– Убирайтесь из моего дома! – завизжал он. – Уматывайте, я вам говорю! И не смейте больше тут появляться. Да вы хоть представляете, какие у меня связи? Я вас в порошок сотру. Сегодня же вы будете уволены. С «волчьим билетом». Вас ни в одну даже самую вшивую организацию не возьмут, после того как я сделаю всего один звонок.

Киршнер бросился в соседнюю комнату. Я не стала дожидаться продолжения. То, что Киршнер про девицу рассказывать не станет, было ясно. От реставратора сведений я не получу, а значит, и оставаться в студии смысла не было. Пока хозяин не вернулся, я потихоньку прошла к входной двери, отомкнула защелку и выскользнула в подъезд.

Оказавшись на улице, я перевела дыхание. Да, нервный народ эта богема. Такой прибьет и не поморщится. Ладно, здесь не получилось, попытаю счастья в банке «Националь». Надеюсь, Усов окажется менее агрессивным. В очередной раз вызвав такси, я поехала на улицу Центральная.

В банке мне сказали, что господин Усов освободится через несколько минут. Дожидаясь его прихода, я рассматривала посетителей. Озабоченные лица тех, кто возжелал воспользоваться услугами банка, вызывали лишь чувство жалости. Старательные работники банка заполняли формуляры на оформление кредитов, выписывали квитанции о погашении задолженности, выдавали кредитные карты, и все это с видом безмерной усталости. Видимо, забота о чужих деньгах накладывает на лица подобное выражение. Я порадовалась, что не являюсь ни работником, ни клиентом банка. Не хотелось бы мне иметь такое выражение лица.

– Простите, вы не меня ждете? – обратился ко мне мужчина приятной наружности. – Администратор сказала, что вы спрашивали Усова.

– А вы Усов? Анатолий, простите, не знаю вашего отчества, – вопросительно глядя на мужчину, произнесла я.

– Михайлович. Но можно просто Анатолий, – утвердительно кивнул Усов. – А к вам как обращаться?

– Татьяна Иванова. Анатолий Михайлович, у меня к вам сугубо конфиденциальный разговор. Могли бы мы пообщаться без посторонних глаз? – спросила я.