Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пока никто не беспокоит, – вслух высказал он свои мысли и, конечно, всё испортил. Дверь в кабинет отворилась, и вошел сияющий Сарчук, по лоснящемуся от счастья лицу которого было видно, что дело сдвинулось с мёртвой точки.
– У нас снова подозреваемый, – радостно сообщил он. – Я ещё раз проштудировал записи Нины в её книжке, потом попросил телефонистов вычислить, с кем покойная разговаривала в последнее время чаще всего. На наше счастье, такой нашёлся… – он сделал многозначительную паузу. Анатолий с горечью подумал: плакали итальянские сапожки.
– Давай говори, кто он, не тяни резину, – буркнул следователь.
– Владимир Николаевич Горячев из Запорожья, – произнёс Виктор и сам потрепал себя за чуб. – Только на этой неделе он звонил Ельцовой восемь раз. Последний – за день до смерти. Как тебе такая кандидатура?
– Нужно всё о нём выяснить, – Анатолий вздохнул и глотнул уже остывший чай. – Придётся лететь в Запорожье. Посылай своих за билетами, а я сообщу начальству.
Когда Сарчук вышел из кабинета, Петрушевский снова опустился на стул и, придвинув телефон, принялся набирать домашний номер. Он надеялся, что жена не станет на него обижаться. В конце концов, она знала, за кого выходила замуж, и много лет не давала ему никакого повода думать, что их брак был ошибкой. Вот и сейчас, сразу ответив на звонок, Аня грустно произнесла:
– Ты уезжаешь…
– Откуда ты знаешь? – Анатолий всегда поражался её интуиции. Вот бы кому работать в милиции!
– Ты редко звонишь мне днём, – поясняла она. – Куда на этот раз?
– В Запорожье, – признался он. – У нас появился подозреваемый.
– Вот как? – удивилась Аня. – В Запорожье? Я даже не успею собрать тебе поесть.
– Мы с ребятами перекусим на вокзале, – успокоил он жену. – Не переживай. Я позвоню, как только смогу.
– Толя, счастливого тебе пути, – мягко произнесла она. – И не думай, ради Бога, о сапогах. Я чувствую, что это тебя тревожит. Спокойно занимайся своей работой.
– Я люблю тебя, – искренне сказал следователь. – Ты у меня самая лучшая.
– И я тебя очень люблю, – эхом отозвалась супруга. – До встречи.
Он опустил трубку на рычаг, с грустью подумав, сколько приходится терпеть жене милиционера. Во-первых, каждый день волноваться, что муж может не вернуться. Во-вторых, о культурных развлечениях можно забыть, разве что в выходные удастся куда-нибудь выбраться, – скажем, на природу. И лишь в том случае, если они будут, эти выходные. Однако ему с женой повезло: Аня никогда ни на что не жаловалась, как настоящая боевая подруга. За двадцать пять лет совместной жизни – ни одного скандала. Его подчинённые иногда сетовали на непонимание вторых половин, а он слушал их с недоумением. Служба в милиции имеет свои особенности, и если женщина не готова безропотно сносить всё, что выпадет на её долю, – лучше расстаться. У милиционера должен быть крепкий тыл, и это даже не обсуждается. А если… В его мысли снова вклинился Сарчук. На этот раз вид у него был растерянный.
– Толя, ты знаешь, что за перец этот Горячев? – поинтересовался он, скривившись.
– Думаю, ты мне скажешь, – усмехнулся Петрушевский. – Ты же у нас оперативник.
– И скажу, – Виктор придвинул к себе стул и плюхнулся на него. – Ни много ни мало – директор запорожского Дворца спорта. Как тебе такой поворот? Удобно ли врываться в кабинет к такому человеку и устраивать там обыск?
– Удобно, – отозвался Анатолий, не меняя голоса. – Но прежде чем мы ворвёмся, как ты деликатно изволил выразиться, – давай расспросим Софью Ельцову. Вдруг она что-нибудь да знает об этом фрукте, – он дружески улыбнулся. – Витя, смотайся к ней, а? Её показания могут очень даже пригодиться.
– Ну что с вами поделаешь? – Сарчук встал и пригладил чуб. – Слушаюсь, товарищ начальник. Очень надеюсь, ей будет что рассказать.
Глава 2
На счастье оперативника, Соня Ельцова оказалась дома без сожителя, который мог помешать откровенному разговору, и с удовольствием нарисовала портрет интересующего их человека. Сама она терпеть его не могла и считала настоящим альфонсом.
– Вообще у старухи – то есть у Нонны Борисовны, – поправилась Соня, – на старости лет крыша двинулась. Извините, что так грубо, однако лучше не скажешь. Она преподавала вокал в институте и тащила домой и студентов, и поклонников. Ровесники, пусть даже сорок раз заслуженные, её не интересовали, только молодёжь. Стыд какой, правда? Ниночка говорила ей, что это, ну, не совсем культурно, а старуха только смеялась в ответ:
– У известной всем особы хахаль на двадцать лет моложе неё. Моя ученица Ленка завела себе молодого любовника.
– Борисова? – удивлялась Нина. – Ничего об этом не слышала. Разве такая дама…
– Вот именно, такая дама, – передразнивала Полякова. – Думаешь, Гурин, этот баянистишка, случайно на всю страну гремит? Да таких, как он, воз и маленькая тележка. Просто втрескалась в него Ленка и тянет за собой.
Нина разводила руками:
– Стыд-то!
– Ты это ваше деревенское пуританство брось! – гремела Полякова. – И с гостями моими ласковее будь. Мне кажется, ты плохо встречаешь Владимира Николаевича.
– Горячева? – краснела Нина. Да, она старалась как можно реже попадаться ему на глаза, потому что этот поклонник матери задел и её бедное сердечко.
– Нравится он мне, – призналась она как-то сестре. – Но мать не позволит с ним встречаться. Понимаешь, она собственница. Что её, то её, – и никому больше не достанется.
Соня этого не понимала. Возле Нонны, по её мнению, и так крутилось много поклонников, могла бы и дочь устроить. Нинке глубоко за сорок, а мужика нормального нет и не было. Однако ещё до смерти Поляковой сестра, пунцовая от счастья, призналась ей однажды:
– Представляешь, Володя сказал, что всегда любил только меня. Он из-за меня ходил к матери, – она хлопнула в ладоши и обняла Соню. – Даже не верится.
– А мне не верится, что он не врет, – буркнула сестра. – Сразу влюбился – сразу и признавайся в чувствах, а не крути, – она вздохнула: – Мой совет тебе, сестрица. Учти, даю бесплатно и денег на выпивку моему козлу не прошу. Гони ты этого Владимира в шею. И чем скорее, тем лучше.
– И что же, она послушала вас? – спросил Виктор. Чем больше он узнавал о Нине, тем