– Да найдется она, – успокаивал я поэта, хотя у меня на душе тоже стали кошки скрести.

Тогда-то мы и решили по возможности, то есть когда поэт протрезвеет, вместе описывать эту историю. Чтобы рядом с трезвым журналистским репортажем появились слова, продиктованные поэтическим вдохновением.

Приехавший из Ростова, из областного управления милиции, офицер был худым, лет сорока мужчиной в форме с майорскими погонами, с небольшим чемоданчиком в руках. Был он невысокий, неприметный. С простым, немного удивленным лицом (по крайней мере так мне его описывали люди, присутствующие при его прибытии. Самому мне так и не довелось с ним познакомиться. Я даже не знаю, радоваться мне этому обстоятельству или следует жалеть).

Майор протянул удостоверение, парторг прочел: «Павел Петрович Ершов».

– А мы вас ждали, товарищ майор, – обрадовался парторг.

– И чудненько, – сказал майор, – вот и дождались.

– Идемте, мы вас устроим, – пригласил парторг, – потом пообедаем.

– Спасибо, я обедал, – отказался майор.

– У нас тут гостиничные номера при библиотеке, – говорил парторг, ведя майора по улице. – Будет вам уютно. Все рядом. Магазин рядом.

– Магазин, это да, – кивал головой майор.

«Чего это я про магазин, – укусил себя за язык парторг. – Он что, бухать сюда приехал?»

Но майор смотрел доброжелательно. И никаких неправильных мыслей о себе со стороны парторга, видимо, не допускал.

Комнату майор осмотрел одобрительно, чемоданчик положил на стол и сказал, что хотел бы немедленно поговорить со свидетелями.

Они вернулись в кабинет, и по дороге парторг рассказал то, что было ему известно.

– Давайте тогда участкового, он у нас и главный свидетель, и главное заинтересованное лицо.

Участковый пришел мрачный. Ночная история с милиционерами окончательно вывела его из равновесия. Узнав, кем является гость, он сказал резко, почти потребовал, чтоб его восстановили в должности и вернули оружие. Иначе он помогать не будет. Приезжий смотрел на него внимательно, ничего не говоря. Потом опустил глаза на свои руки, лежащие на столе, подумал еще немного и обратился к парторгу.

– Да, – сказал он, – надо вернуть к исполнению обязанностей и отдать пистолет. Как вы думаете, Егор Ильич, мы могли бы это организовать так, чтобы еще до вечера товарищ участковый приступил к исполнению обязанностей? Мне бы не хотелось самому в это вмешиваться.

Парторг снял трубку и позвонил в райком партии. Через пять минут ему перезвонили. Он поговорил по телефону, отложил трубку и доложил приезжему майору:

– Уже везут на мотоцикле – бумаги и оружие. У них все было готово по распоряжению райкома.

Участковый тяжелым взглядом окинул приехавшего майора и спросил:

– С чего начнем?

– Со вчерашними патрульными надо бы поговорить, – немного застенчиво предложил майор.

– Они в Багаевке, в больнице, – отозвался парторг. – Под наблюдением. Ведут себя не совсем нормально. Боятся ночи.

– Давайте поедем к ним в Багаевку, – сказал майор. – По дороге поговорим с вами, – обратился он к участковому. – Бумаги ваши и оружие получим по дороге. Я думаю, мы их встретим.

– Еще чем-нибудь могу помочь? – спросил парторг.

– Будьте под телефоном, пока мы не вернемся, большое спасибо, – сказал майор.

И они уехали на машине майора. Майор только сказал участковому, чтобы тот взял жезл, чтобы остановить мотоцикл из Багаевки. Мотоцикл они встретили еще на грунтовке. Сидящий за рулем майор посигналил и выставил в окно жезл, мотоцикл остановился. Документы и ствол привезли знакомые ребята, участковый подписал что нужно было, и все получил. Они пожали друг другу руки, и мотоцикл уехал обратно. Майор не вышел из машины.

Разговор с молодыми милиционерами в больнице информации о произошедших ночью событиях дал немного. Майор разговаривал с ними по очереди. Один сказал, что их напугала собака, другой – что они упали в какую-то яму. Оба утверждали, что никакого мужчины не видели. На вопрос, откуда появилась женщина, один сказал, что вышла из калитки, другой – что пришла по улице. Также они затруднялись ответить на вопрос, куда девалась женщина потом. Этого они точно не помнили, и восстановление данного факта оказалось для них совершенно невозможным.

Под воздействием вопросов майора они мужчину все-таки вспомнили, но кроме того, что он беспартийный, ничего сказать не могли. Но про его беспартийность помнили оба. И почему-то подчеркивали этот факт, видимо, он казался им обоим важной деталью. Откуда у одного из них синяк на щиколотке левой ноги, а у другого синяки на шее, похожие на следы пальцев, ни один, ни другой сказать не могли. При этом создавалось впечатление, что происхождение синяков было им хорошо известно, но они ни в коем случае не хотели признаваться в этих фактах, как если бы в них содержалось что-то страшное и постыдное. Один сказал, что ударился ногой об дерево, другой – что наткнулся в темноте на забор.

На вопрос, что с ними случилось потом и что их напугало, оба отвечали, что не случилось ничего и, следовательно, ничего не напугало. На вопрос, почему же их тогда держат в больнице, ни один, ни второй вразумительного ответа тоже не дали. На вопрос, где они были всю ночь и почему только утром их обнаружили на главной улице совхоза, они ответили, что во время патрулирования сели на лавочку и разговорились, и так увлеклись, что проговорили до утра. А о чем говорили – не могут вспомнить. А женщина с мужчиной в это время куда-то ушли, а куда неизвестно. Причем версии с лавочкой они придерживались оба, независимо друг от друга. На вопрос, не употребляли ли они спиртных напитков, оба дали резко отрицательный ответ.

Возможно, их поведение объяснялось тем, что врач применил сильные седативные препараты, по крайней мере их попытки избежать прямого рассказа о том, что действительно произошло, в совокупности с симптомами сильного психического расстройства наводили на размышления, и майор сказал, что он удовлетворен результатами допроса.

Когда майор с участковым вышли из больницы, майор спросил:

– Каковы ваши впечатления?

– Он их напугал, – сказал участковый, – молодые они еще.

– А почему он вас никогда не пробовал убить, вообще на вас не нападал? – продолжал расспрашивать майор.

– Не хотел идти на конфликт, – сказал участковый, – за ним не особенно гонялись, а он не особенно вредил. Это было то, что ему нужно. А зачем ему на меня нападать? Чтоб на него облаву устроили?

– А почему он напал на этих? – спросил майор.

– Не знаю, – признался участковый.

– А я знаю, – сказал майор. – Он, судя по их поведению, решил, что наше, так сказать, перемирие нарушено. И нарушено нами. Он почувствовал – через них – наши эмоции и заразился направленной на него агрессией. Кстати, эти патрульные мне вообще не понравились. Судя по моему опыту, готов утверждать, что и до контакта с ним они цеплялись к другим гражданам, злоупотребляя своей властью.