спуститься. Тотчас подскочили двое, подали руки, еще один согнулся, подставляя спину. Басилевс алчно перебирал кубки, чаши и подсвечники из сокровищницы Аполлона.

Потом спросил:

— Что взамен?

— Ксенократ отдает Акру или Китей для разграбления — на твой выбор.

От удивления Тур выпучил глаза. Вместо того чтобы потребовать ответную услугу, ему предлагают еще подарок. Сделал вид, что сомневается:

— И все?

— Да!

— Степи Боспора — земля Октамасада.

— У меня есть сведения, что скоро сколоты встанут под Пантикапеем. Вся степь на дневной путь будет твоей.

Басилевс лихорадочно соображал, подозревая подвох. Думать мешал восторг от только что открывшихся перспектив.

Наконец спросил:

— Так Перикл уже в Пантикапее. Значит, Октамасад заключил с афинянами союз?

— Да.

— На севере в горах засели траспии и катиары, я туда не сунусь. К Боспору есть только один путь — через Феодосию.

— Ксенократ пропустит.

Тур подумал, буравя посла злыми глазками:

— Ну, и зачем ему это?

— Перикл взял Нимфей и Пантикапей. Пошел бы и на Феодосию, но должен вернуться в Афины. Первым архонтом в Пантикапее останется Спарток…

Кизик замолчал и заморгал, понимая, что ляпнул двусмысленность.

Пришлось подчеркнуть:

— Пока! Если сгорит какой-нибудь из боспорских полисов, ему будет не до Феодосии. Мы тем временем пошлем за помощью, укрепим город, проведем мобилизацию — в общем, подготовимся.

Тур выглядел довольным. Пограбить, пожечь — это он любил. Предложение выглядело заманчиво: налететь, ударить, а потом сбежать в горы, где его не достанет никакая армия.

— Договор надо скрепить кровью, — заявил басилевс. — Дева просто так не отпустит.

Кизик опешил:

— Чьей?

— Хорошо бы твоей, — съязвил Тур. — Но ты ведь важная птица. Так что на твой выбор.

Двое тавров подошли вплотную, нагло улыбаются.

Осмотрев свой отряд, Кизик кивнул на толмача. Несчастный затрясся от страха, попятился. К нему подскочили, выкрутили руки.

Грек орал, пока его волокли к истукану. Тур кивком головы подозвал Кизика — иди сюда, помогай. Посол брезгливо взял жертву за связанные кисти. Грек извернулся, попытался вскочить. Один из тавров врезал ему рукояткой меча, потом прижал лицом к булыжнику. Басилевс что-то прорычал, глядя на Кизика. Тот понял, что нужно держать крепче. Накатил страх: как бы самому не оказаться на месте толмача.

Окружавшие святилище дикари встали на колени.

Подняв к небу руки, Тур заунывно заорал, тавры поддержали его дружным воем. Кизик затравленно озирался, ожидая любого подвоха. Басилевсу подали топор. Размахнувшись, он рубанул по шее жертвы с такой силой, что лезвие вошло в камень. Кизик содрогнулся от омерзения, когда кровяные брызги попали ему на лицо.

Голова толмача скатилась к подножию идола. Тур бережно поднял ее и насадил на кол. Другой дикарь, собрав кровь в горшок, поставил его у цоколя. Балка огласилась криками восторга. Тавры потрясали оружием.

Тело жертвы палачи сбросили в море.

— Все. Идите, — Тур повернулся к послам спиной и полез на арбу.

Обескураженные жестокой сценой казни феодосийцы двинулись в обратный путь. Солнце садилось, но ночевать у костров рядом с кладбищем голов никто не хотел.

5

Пожилой китеец взвалил камень на ограду, отделявшую надел от земли соседа. Вытер пот рукавом хитона, устало вздохнул. Уперев локти в кладку, поглядел на сына, который бойко закладывал кусками ракушечника провал — казалось, и не устал вовсе.

Тот покосился с усмешкой:

— Давай, батя, не филонь, обедать еще рано.

Вдруг выпрямился, посмотрел вдаль. Улыбка сползла с лица:

— Глянь-ка, Сосандр торопится.

Сосед бежал тяжело, неуклюже, прямо по всходам пшеницы. Машет руками — не то зовет, не то прогоняет. Остановился, повалился на бок, замер.

Китеец бросился по полю. Земля жирная, вязкая, липнет к карбатинам. Схватил соседа за плечи, чтобы поднять, — и ахнул, увидев оперенное древко под лопаткой. Еще не веря в то, что должно произойти, поднял глаза на холм перед собой.

По склону черной саранчой рассыпались всадники — лица раскрашены, лохматые, страшные.

Он обернулся, заорал:

— Ф-а-а-а-ний! Бег-и-и-и!

Прошипела стрела — и темнота…

Вестовой доложил Спартаку, что тавры осадили Китей.

— Сколько?

— Сотни три. Конные.

Одрис ударил кулаком по столу:

— Ксенократ сволочь — его рук дело!

Подхватил со скамьи портупею. Ремни затягивал уже на ходу, отдавая приказания:

— Три илы построить за Нимфейскими воротами. Взять двойной запас стрел и дротики. Четвертую — на хору, укрепить дозор. Пятая патрулирует вал.

Ворвался к Периклу:

— Тавры в Китее!

Афинянин резко поднялся с клисмоса:

— Как прошли?

— Ксенократ пропустил.

Перикл заходил по комнате:

— Богатый город… Там корабли всегда останавливаются перед выходом в Понт. От Китея до Акры и Киммерика рукой подать. Боспор заполыхает. Нельзя допустить! Кого пошлешь?

— Сам пойду. Оставлю Селевка смотреть за архонтами.

Перикл кивнул и добавил:

— Семь парасангов. К утру доберетесь.

Соратники обнялись.

Вскоре Спарток сидел на коне перед отрядом керкетских кавалеристов.

— Больные, раненые есть?

Покинувшие строй отдали стрелы товарищам.

— Командиры тарентин — ко мне!

Всадники подъехали, чтобы выслушать приказ.

— Идем походным строем, без остановки. Разведчики впереди. Вооружить всех — поваров, конюхов, жрецов. Знаменосцам поднять афинские вымпелы. В бой вступаем с ходу. Пленных не брать. Вперед!

Илы рысью ушли в степь.

Ночное небо накрыло Боспор мерцающим покрывалом. С северо-запада повеял ветер, растревожив ковыль. Луна высвечивала курганы, пирамидки кипарисов, кудри фисташек.

Ночные разъезды Тиритаки и Нимфея, повстречав разведчиков, мчались обратно в город, чтобы сообщить о приказе Спартока: Китею нужна поддержка. По проселочным дорогам к Понту потянулись цепи всадников. Боспор собирал силы в кулак для удара по банде горцев.

Под утро степь осветилась заревом: горели деревни китейской хоры. Керкеты видели трупы мужчин, женщин, детей. Многие были изуродованы. Ошалелые собаки бросались под ноги коням, все еще