потому что ее сын, безмозглый долбодятел, украл все ее кредиты и потратил их на героин. Так что прекрати витать в облаках и спустись уже на землю, к нам, простым смертным.

Гита разинула рот:

– Что?..

– Руни думала, что сын ходит в школу, но он давно бросил учебу. А потом он сам занял денег, но не у банка, а сама знаешь у кого. Они пригрозили убить Руни и ее мальчишку, если она не расплатится. Так что извини, что мне пришлось прийти к ней и постараться привести ее в чувство. Мальчишка из нее веревки вил, она отдавала ему все что могла, пока сама не дошла до ручки. – Салони прислонилась затылком к спинке сиденья и уставилась в потолок, туда, где были закреплены цепочки качелей.

Гита сгорбилась рядом, не зная, что сказать, изумляясь этой новой ссоре и самой себе – зачем она начала нападать на Салони и бросаться обвинениями, если пришла к ней за помощью? Салони умела действовать на нее, как раздражитель на собаку Павлова, вызывать рефлекс, заставлявший ее бессознательно выплескивать злобу. Но если Салони смогла избавиться от чувства вины, почему бы ей, Гите, не поступить так же? Самир был совсем не таким безобидным, как Руни.

– Я не знала, – сказала наконец Гита. – Извини.

Салони кивнула, голос прозвучал немного напряженно:

– Забудь.

Комары нимбом вились у них над головами. После удушающей летней жары октябрьские вечера казались очень даже терпимыми, и впереди было еще много теплых недель, прежде чем зимняя прохлада заставит всех кутаться по ночам в шали. Гита оттолкнулась одной ногой от пола, раскачав сиденье. Салони подогнула ноги, чтобы не мешать. Гита распознала начало зыбкого перемирия. Какое-то время они качались в полном молчании. Неугомонный ветерок разогнал комаров и растрепал седые прядки волос у женщин возле висков.

На веранде в доме родителей Гиты тоже были качели. Вернее, нечто на них похожее. Гита так по нему скучала, что боялась приближаться и нарочно обходила его подальше, чтобы не наткнуться взглядом на фасад.

– Слушай, – нарушила она вдруг молчание, – а ты не знаешь, в доме моих родителей сейчас кто-нибудь живет?

Салони кивнула:

– Его купили братья Ханда.

– Братья Ханда? – поморщилась Гита. – Это те, которые друг у друга козявки из носа ели?

– Думаю, до сих пор едят.

Гита прыснула от смеха.

– Есть идеи насчет Фарах? – спросила она.

Салони потерла округлый подбородок.

– Если ты найдешь Рамеша, это докажет, что ты его не убивала, а если ты его не убивала, никто не поверит, что ты помогла Фарах.

Гита уставилась на нее, пока качели плавно скользили вперед:

– Это все, что ты смогла придумать? Найти Рамеша? Да его пять лет в глаза никто не видел, а я должна вот просто взять и найти его? Ага, сейчас. А потом я просто возьму и найду пять лакхов рупий. А потом – лекарство от рака. И до кучи «Мерседес». Или… – Она вдруг резко замолчала. – Погоди-ка. Откуда ты знаешь, что Рамеш жив? Ну, то есть… это я предполагаю, что он жив. Я всегда так думала, но ты и вся деревня шептались о том, что я…

– Скормила его собакам? – Салони весело заулыбалась. – Еще я слышала, что ты не убивала Рамеша, а просто высосала из него жизненную силу, и теперь он тот самый дряхлый старикашка, который живет в соседней деревне и кормит голубей изо рта.

Гита даже не улыбнулась:

– Я задала вопрос.

– Гита, ты даже ящерицу убить не можешь. Только распоследнему дебилу может прийти в голову, что ты способна убить человека. – Салони выпрямилась. – Впрочем, сегодня выяснилось, что все-таки способна…

– Тогда откуда взялись все эти слухи про Рамеша?

Салони пожала плечами:

– Деревушка-то у нас маленькая, и не у каждого есть телик, а людям нужно как-то развлекаться.

– Значит, люди на самом деле не думают, что я убила Рамеша?

– О, еще как думают. Большинство считают тебя зловредной чурел-мужеубийцей. Но я-то тебя знаю.

– Тогда большое спасибо, что ты на моей стороне.

Веселости Салони как не бывало:

– То, что ты говоришь мне это сейчас с такой наивной физиономией, лишь доказывает, какой идиоткой ты всегда была, как ты ошибалась насчет Руни, Рамеша… насчет всего.

Хрупкое перемирие затрещало по швам. Гита велела себе не обращать внимания на слова Салони, но у нее вырвалось само собой:

– Сколько лет прошло, а ты все та же стерва, которая злилась на меня за то, что Рамеш достался мне, а не тебе!

– Ох боже мой, ты что, до сих пор думаешь, что мне нужен был Рамеш? Говорю же, хреновый из тебя детектив.

– А что, нет? Хватит притворяться, Салони. В ту самую минуту, когда я с ним обручилась, ты полностью вычеркнула меня из своей жизни.

– Это я тебя вычеркнула? – Салони расхохоталась. – Ты сама сделала выбор, а не я. Какой-то жалкий парень появился – и все твое доверие досталось ему, а не мне. – Салони покачала головой и остановила качели, упершись ногой в пол; сиденье дернулось, цепи, на которых оно висело, лязгнули. – Я с самого начала знала, что ты с ним бед не оберешься. Просто знала.

– А мне почему ничего не сказала?

Салони иронично рассмеялась:

– Я сказала! Только тебе не хватило ума меня услышать. Господи, слышала бы ты со стороны эту свою бесконечную трескотню про него и ту дурацкую историю со сгоревшим пападамом! Один-единственный поступок еще ничего не говорит о натуре человека, Гита. Рамеш отнесся к тебе по-доброму один чертов раз, но это не значит, что он – добрый. Я один чертов раз ужасно поступила с бедной Руни, но это не делает меня ужасной!

– Ты ужасно поступала со мной тысячу раз.

– Ты это заслужила. Потому что ты – предательница.

Лампочка наверху, под стропилами, замигала и погасла. Салони поставила на сиденье между ними фонарь на солнечных батареях.

– Это я-то предательница? – возмутилась Гита. – Когда Рамеш… изменился… когда он начал меня бить, где была ты? Мои родители умерли, от отца не осталось ничего, кроме долгов. Я была унижена, напугана, мне некуда было идти. Одиночество было невыносимым, а ты отказывалась со мной говорить. Ты вообще не желала меня видеть. Такое простить невозможно!

Салони села, расправив плечи и подняв подбородок, – Гита определила бы это как боевую стойку, даже если бы не знала эту женщину всю свою жизнь.

– Простить? А кто сказал, что мне нужно твое прощение? Я…

– Ты должна была вспомнить обо мне, Салони. У тебя были друзья, семья, муж. А у меня не было никого. Я была одна, совершенно одна. Была и осталась.

– Откуда мне было знать, что тебя это не устраивало? Кто мог об этом догадаться? Ты вела себя так, будто у тебя дела лучше всех на свете!

– Эй, ты меня с собой не перепутала?

– Как будто это возможно, – высокомерно фыркнула Салони.

– И