монета, на которую можно было купить много, учитывая дороговизну денег той эпохи. Для Рима, слаборазвитого в экономическом отношении, контрибуции, провинциальная десятина и военная добыча стали главными источниками пополнения казны, составляя почти 2/3 государственного бюджета. При недостаточно развитом товарном производстве война была важным элементом экономики Рима, как и большинства архаических обществ, но нобили мыслили больше о грабеже и захватах, чем о производстве[831].

Наш окончательный вывод: 1) торговой конкуренции Риму со стороны уничтоженных им городов не было; 2) торговцев этих городов сменили не римляне, им эта гибель не только не была выгодна; 3) римская политика не определялась «торговой экспансией»; 4) влияние римских купцов на политику было ничтожным; 5) торгового меркантилизма в Риме не было; сами меры сената по обустройству покорённых земель показывают, насколько мало он считался с интересами «торгового сословия», и даже препятствовал осуществлению этих интересов; 6) дореволюционная российская историография понимала это намного лучше, чем советская, а пережитки последней сказываются до сих пор.

Причины перехода к провинциальной системе Римской державы – сложная и малоизученная проблема. После окончания III Македонской войны к консулу прибыли 10 представителей сената для Македонии и 5 для Иллирии, «согласно с советами которых» (Liv. XLIV.17) следовало навести порядок. Основные принципы будущего устройства выработал сенат, частные вопросы решались на месте.

Македония не стала провинцией. А.С. Шофман полагает, что Рим оставил страну свободной, «чтобы смягчить впечатление от тяжёлого разгрома»[832]. В. Харрис одну из причин видит в непопулярности гарнизонной службы[833]. Такие объяснения неудовлетворительны. Несмотря на падение Сципиона, традиции его внешней политики были ещё сильны. Брать на себя обязанности защищать Македонию римляне не хотели[834]. Полисная структура не была приспособлена к управлению провинциями. Создавать новых магистратов и делить с ними власть сенат не желал[835].

Война велась не для аннексии Македонии, а с целью её устранения с политической арены как сильного и независимого государства. Поскольку для римской политики характерны последовательность и поэтапность, то этим пока и ограничились. Не столь важно, в какой форме будет существовать зависимое государство. Падение Македонии сделало Рим единоличным хозяином Греции, войска увели, но было ясно, что греческие государства потеряли свободу[836]. Сенат объявил, что оставляет македонян свободными: пусть все видят, что римское оружие приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощённым (Liv. XLIX.18). Здесь подразумевается освобождение от монархии, являющейся, по римскому мнению, неправильной формой власти. Беда в том, что македоняне всегда воспринимали монархию совсем иначе, как покровительство царя своим подданным и его заботу об их благополучии. Отмечая лицемерие римского заявления, Ф. Шлоссер подчёркивает жёсткую политику Рима к побеждённым[837].

Утверждения, что римские войска разграбили Македонию[838], не соответствуют действительности и вообще непонятно на чём основываются. Страну расчленили на четыре отдельные области (Liv. XLV.29). Заключение браков, владение недвижимостью и торговля между ними запрещались, что следует признать явным ущемлением прав македонян, «освобождённых» сенатом от царской власти. Каждая область имела народное собрание, выборных магистратов, прежние законы. Население стало платить Риму подать – правда, вполовину меньше той, что выплачивало своим царям.

Золотые и серебряные рудники Македонии сенат решил не отдавать публиканам, так как контролировать их без римского правителя было трудно[839]. Сенаторы опасались злоупотреблений и великих обид новым «союзникам», что могло дестабилизировать обстановку. Нельзя было оставить их и македонянам: хозяева могли стать слишком богатыми, следовательно – слишком влиятельными[840], а потому и опасными. Проблему решили просто: рудники закрыли, но уже в 158 г. до н. э. они достались откупщикам, что свидетельствует об усилении «партии агрессии». До 146 г. до н. э. Македония чеканила свою монету[841], но стране запретили вывозить лес и ввозить соль, что наносило большой ущерб и тормозило экономическое развитие[842]. Неверно, однако, что эти меры «были направлены против Родоса»[843]. Утверждение A.M. Павловской, что Рим получил монопольное право разрабатывать рудники, вывозить лес и ввозить соль[844], требует большей аргументации и проверки.

Решение о разделе Македонии выглядит компромиссом между сторонниками клиентелы и набирающим силу движением аннексии. Поступление подати из Македонии и Иллирии было началом превращения покровительствуемых государств в настоящих подданных Рима[845]. Можно согласиться, что это устройство было временным и «должно было служить переходом к обращению страны в провинцию»[846]. С той же целью, дабы никто не стал слишком влиятельным, в Италию вывезли всю знать, якобы для того чтобы приучить народ к республиканскому правлению. Территорию Македонии урезали, население было обезоружено, крепости срыли. Только одной области оставили ополчение для охраны северной границы от варваров (Liv. XLV.29). Оставив стране призрак независимости[847], ей перерезали жилы и нервы[848]. Иллирию так же разделили на три области. Гегемония сменилась абсолютным доминированием.

Причины перехода к провинциальному устройству Римской республики остаются наименее изученными и наиболее дискуссионными. Во многом – из-за неправильных установок исследователей, пытающихся решить эту проблему, концентрируясь на каком-то одном аспекте: военном, политическом, социальном. Внешняя политика – продолжение внутренней[849], это утверждение наиболее верно для древних государств. Поэтому просто невозможно рассматривать их внешнюю политику в отрыве от внутренней: оторванная от неё, она «повисает в воздухе», порождая непонимание её сути и неверные толкования.

Особенно это заметно в проблеме причин перелома середины II в. до н. э. и перехода к провинциальному устройству Республики. Македония стала провинцией в 147 г. до н. э. Почему не раньше? Возможность, как кажется, была. Отсюда идут теории – римляне не знали, что делать с завоёванными странами, и римское мышление отставало от действий[850]. И.П. Вейнберг пытался объяснить отказ от территориальных захватов антивоенными настроениями народа и слабостью римских позиций на Востоке[851].

Такие объяснения вызывают возражения. Менталитет римлян, как и любого этноса, живущего в условиях традиционного общества, характеризуется некоторой ригидностью, но это не мешало квиритам чётко понимать категории пользы и выгоды – как для себя лично, так и для государства. Поэтому они легко и быстро перенимали у соседей то, что представлялось им полезным. «Пацифизм» римлян – утверждение, не выдерживающее никакой критики: война приносила немедленную материальную отдачу в виде трофеев, земель, контрибуций и обычно принималась народом с воодушевлением. Нет оснований говорить о «слабости» римских позиций на Востоке, скорее – о недостаточно эффективном контроле над зависимыми территориями.

Ряд конкретных частных моментов: после II Македонской войны обратить страну в провинцию было невозможно – назревала война с Антиохом. III Македонская война имела целью не захват Македонии, а её политическое устранение. Наконец, долгие войны в Испании требовали сконцентрировать усилия именно там.

Но это частности. Истинные мотивы