Бунтовщиков, конечно, было много, и они были рассержены, но на мосту не было достаточно места, чтобы их количество могло сыграть роль. Люди Броуда все были ветеранами. Они выстроились в бронированную цепь, сомкнув щиты, и двинулись вперед, молотя дубинками, топча ногами упавших, не делая различий между зачинщиками и случайными зрителями, между бунтовщиками и демонстрантами. Все одинаково были смяты.

Вик услышала крики откуда-то сзади толпы: констебли, которых она послала в обход, высыпали из боковой улицы и врезались во фланг бунтовщикам. Те мгновенно рассеялись, словно стая скворцов. Насмешки превратились в испуганные крики; они швыряли наземь оружие, памфлеты и украденную еду, давя друг друга в паническом бегстве. Один человек перевалился через парапет и с воплем полетел в канал.

Вот она во всей красе – мудрость толпы. И храбрость толпы заодно.

– Ну ладно! – заорала Вик, вспрыгивая на парапет и взмахивая руками. – Достаточно!

Один из констеблей с разлитым по лицу ликующим выражением увлеченно пинал ногами того тощего мальчонку.

– Я сказала, хватит! – Она оттащила его в сторону, едва не получив локтем в лицо за свою заботу.

Да, гнев может вспыхнуть почти моментально, однако с такой же быстротой он и угасает. Те, кто не успел убежать, представляли собой плачевное зрелище: понурые головы и трясущиеся губы, словно дети, пойманные за разговорами после отбоя.

Вик ухватила Огарка за плечо:

– Выбери нескольких зачинщиков. И кто-нибудь, выловите из канала этого идиота!

Огарок, моргая, воззрился на нее.

– Как же я отличу, кто из них зачинщики?

– Очень просто. Это будут те, на кого ты укажешь.

Броуд выловил в толпе того проныру и выволок за шкирку. Цилиндр с него слетел, из раны на голове текла кровь. Увидев Вик, он завопил:

– Ах ты, гребаная сука…

Кулак Броуда впечатался ему в живот, и он сложился пополам.

– Говори с людьми уважительно, – сказал Броуд, поднимая его за ворот и встряхивая, словно тряпичную куклу, так что тот заскреб по мостовой носками ботинок.

– Я думал, мы теперь свободные люди! – захныкал тот. С его губы свешивалась нитка слюны.

– Похоже, ваша свобода нуждается в ограничении. – Вик дернула головой в направлении Агрионта. Если его еще так называли. – Отведите этого говнюка в Дом Истины.

Броуд вытащил из его кармана памфлет и пихнул пленника констеблям, чтобы они надели на него наручники.

– Кажись, один из Суорбрековых…

– Можешь даже не говорить, – заметила Вик, когда он принялся вглядываться сквозь глазные стекла в плохо отпечатанные страницы. – Великая Перемена не решила всех проблем, поэтому ответом может быть только одно: ее должно быть больше.

– Да, тут примерно об этом, – подтвердил Броуд, комкая памфлет в огромном кулаке и отшвыривая прочь. – Кстати, ты толкнула неплохую речь.

Вик стащила кастет с ноющих пальцев и нахмурилась, оглядывая царящий вокруг хаос.

– А толку-то…

– Для меня толк был. «Обещаниями брюхо не набьешь»… – Броуд медленно кивнул, поправляя пальцем стекла на носу. – Это мог бы сказать Малмер.

Вик глубоко вдохнула и выдохнула через нос.

– Ну да. И посмотри, где он в результате оказался.

* * *

– Там полный хаос! – рявкнула Вик.

Она до сих пор чувствовала ярость. Словно ее надули. Обманом заставили поверить, что все может стать по-другому. В то время как на самом деле она лишь обманывала саму себя.

Комиссар Пайк спокойно смотрел на нее через стол. Они были в той самой пустой, голой комнате, из которой архилектор Глокта правил Союзом. На мебели до сих пор кое-где виднелись следы, оставшиеся с того дня, когда пал Агрионт. За всеми этими зеркальными гостиными, бархатными портьерами и золочеными фасадами – настоящие решения, по-видимому, всегда принимались в пустых, голых комнатах.

– Насколько я понимаю, вы столкнулись с некоторыми беспорядками, – протянул он со своим всегдашним даром к преуменьшению.

– На днях толпа повесила двоих торговцев углем. Те и так уже продавали настолько дешево, насколько могли. Цены сейчас еще выше, чем до Великой Перемены. Выше, чем когда-либо прежде! Люди вломились к ним в лавку, заплатили, по их мнению, честную цену. Потом кто-то объявил хозяев спекулянтами – и их повесили! После чего двинулись дальше по улице, к лавке торговца мукой.

– И совершили такой же произвол в отношении его личности?

– К счастью для него, я оказалась поблизости.

– Однако вы, насколько я могу видеть, остались неповешенной.

– К счастью для меня, среди ломателей оказались несколько человек, которые умели разбивать не только цепи, но и головы.

– Ну так не забудьте взять нескольких из них с собой в следующий раз.

– И это ваше решение? Вооруженные люди на улицах? Разве не в этом заключалась проблема старого режима?

– Мы не можем винить во всем старый режим. Некоторые проблемы – и некоторые решения – зависят просто от того… каковы люди по природе. После всего, что мы с вами видели, мы не можем питать иллюзий насчет человеческой природы.

– Разве не для этого все затевалось? Чтобы сделать их лучше?

– Со временем, инспектор. Постепенно. Сейчас мы не можем позволить себе отвлекаться. Перед нами еще масса работы – в управляющем аппарате, в банках.

– Да неужели?

– Коррупция разъела все части общественного устройства Союза. Никто не сможет быть по-настоящему свободен до тех пор, пока ее не выжгут каленым железом – и не заменят… чистыми учреждениями.

– Такие вообще бывают?

Обожженные губы Пайка слегка шевельнулись – это означало у него улыбку.

– Вы так циничны, инспектор. Именно эта черта делает вас отличным следователем. Но мы пытаемся изменить мир. При этом неизбежны определенные… детские болезни.

– Мы сейчас говорим не о детях, а о мертвых торговцах. В городе есть кварталы, куда мы не заходим ночью. В отдельные кварталы мы и днем не можем зайти, если не испросим позволения у сжигателей!

Пайк длинно выдохнул, словно мертвые торговцы являлись каким-то причиняющим неудобство побочным продуктом, вроде шлака в литейной.

– Вы никогда не казались мне человеком, который беспокоится по пустякам, инспектор Тойфель.

– В таком случае вы должны понимать, что если я беспокоюсь, значит, дело серьезное.

– Еще более серьезно я отнесусь к предлагаемым вами решениям.

Вик замолчала. За все годы, что она работала на Глокту, ее ни разу не просили предложить свое решение. Пайк тоже молчал, разглядывая ее жесткими, как кремень, глазами.