Повар навис над ним, выставив подбородок:

– А что, похоже, что я шучу?

– О нет, это вряд ли, – тихо произнес Орсо, съеживаясь на стуле.

Когда он с тоской вспоминал, «как было раньше», наиболее острую боль утраты доставляли ему мысли о его поварихе Бернилле. Ее нежнейшие супы… Ее миниатюрные пирожки… А что она выделывала с морепродуктами! Это было попросту неприлично… Что-то сталось с ней и ее многочисленными помощниками? Он вспоминал, как наведывался на кухню, в этот благоухающий улей, кипящий жизнерадостной деятельностью. Казнены или согнаны на каторжные работы… или – вероятнее всего, если подумать, – готовят для кого-нибудь другого… Орсо нахмурился. Может быть, они даже счастливы готовить для кого-то другого? Может быть, у них просто не было иного выбора, и потому они обращали к нему свои лоснящиеся от жары улыбки? Может быть, его кухня была для них тюрьмой?

– Наслаждаетесь трапезой, ваше величество?

Орсо старался не обращать внимания на свою аудиторию, но, как обычно, не удержался, чтобы не поднять голову. Несколько дней назад дворец открыли для публичного посещения. «Люди много лет кровью и слезами платили за содержание этого места, – объявил Ризинау на Ассамблее, – поэтому оно принадлежит людям, и им должно быть позволено любоваться его интерьерами». В это понятие были включены и несколько убогих чердачных помещений, где был заключен Орсо, с их потрескавшимся паркетом, отслаивающимися обоями и гирляндами густой паутины, беспокойно шевелившейся на холодном сквозняке. Очевидно, Ассамблея сочла, что и сам монарх также является публичным достоянием, и решила выставить его напоказ. Так что теперь непрестанная цепочка людей входила в комнату через одну дверь, глазела на него поверх деревянного ограждения и выходила в противоположную. Они смеялись и показывали на него пальцами, а Орсо приветствовал их усталой улыбкой.

– Одно унижение за другим, – пробормотал он, встряхивая свою салфетку и церемонно затыкая ее за воротник.

Хильди подвинула к нему маленький столик с его обедом. Ей пришлось подсунуть под одну ножку сложенный вчетверо памфлет, чтобы он не шатался.

– Благодарю, Хильди. Пусть все остальные забываются, но мы не можем себе позволить снижать планку.

– Не могу с вами не согласиться. – Наклонившись ближе, Хильди прошептала: – Удалось сегодня раздобыть для вас хорошего хлеба.

И она украдкой положила ломтик ему на тарелку.

– Хильди, ты настоящее сокровище!

– Только не надо мне льстить, вы все равно должны мне две марки за буханку.

– Кровь и ад! – Орсо поистине редко доводилось уделять внимание цене чего бы то ни было, но это даже ему показалось перебором. – Наш счет, должно быть, зашкаливает!

– Что поделать, нынче все дорого.

– В особенности для королей, – пробормотал Орсо, втыкая вилку в ломтик хлеба и принимаясь его нарезать. Почему-то хлеб казался вкуснее, если обращаться с ним с такой же почтительностью, как если бы это был какой-нибудь чудесный кусок говядины, приготовленный Берниллой.

– Почему бы этому говнюку не поплясать для нас?

Орсо снова не смог удержаться и поднял голову. Человек в цилиндре, залихватски заломленном набекрень, навалился на перила, ухмыляясь во весь рот. На его локте висела чудовищно размалеванная женщина.

– Хорошо сказано, Шоули! – захихикала она.

Орсо улыбнулся той же усталой улыбкой – или она так и осталась на его лице с прошлого раза?

– Отлично сказано, – отозвался он. – Но дело в том, что я могу танцевать только с дамами рангом не ниже графини.

– У нас больше нет лордов и леди, – возразил Шоули.

– В таком случае, если вы не принадлежите к иностранному дворянству, боюсь, вам не повезло. – И Орсо поднял в их сторону свой бокал. – Ваше здоровье!

Среди наблюдавших эту сцену послышались смешки. Но Шоули не собирался смеяться.

– Это мы еще посмотрим, кому тут не повезло…

– А ну отошел от ограждения! – буркнул ему один из охранников.

Этого человека звали Хальдер, и он обладал еще меньшим чувством юмора, нежели повар. Кажется, ни у кого не было чувства юмора в эти дни. Хотя, конечно, возможно, что они просто больше не чувствовали себя обязанными изображать веселье в его присутствии.

Шоули поглядел на него с растущим неудовольствием:

– Я отойду, когда закончу разговор.

– Ты отойдешь, когда я скажу, или закончишь в Доме Истины, – сказал Хальдер.

Один из охранников вытащил тяжелую дубинку. Шоули сдвинул свой цилиндр на лоб, так, что между краем полей и его злобной усмешкой практически не осталось места, и неохотно двинулся прочь. Женщина не переставала бросать через плечо уничтожающие взгляды.

– Покорнейше благодарю за ваш визит! – сказал Орсо, помахивая вилкой в направлении их спин. – Выходите осторожнее, не зацепитесь членом за дверной косяк!

Но всякое чувство торжества мгновенно исчезло, когда он попытался откусить кусок мяса. Все равно что кусать подметку башмака.

– Из меня сделали какого-то треклятого циркового уродца, – пробурчал он, пытаясь жевать и сохранить при этом зубы. – Я, наследник престола Гарода Великого, чистокровный потомок самого Арнольта, исполняю роль животного в зверинце!

Хильди не слушала – она мрачно смотрела на дверь.

– Не поднимайте голову, – велела она, что, разумеется, привело к прямо противоположному эффекту.

– О черт, – пробормотал Орсо со ртом, набитым морковкой, по консистенции напоминавшей хворост.

Кто еще мог возглавлять очередную группу зевак, как не прославленный член Ассамблеи представителей, капрал Танни?

– У него цветущий вид, – хмыкнула Хильди.

– Кутежи и разврат приносят выгоду при любом правительстве, – отозвался Орсо, безуспешно пытаясь сделать вид, будто он наслаждается своей отвратительной трапезой.

– Ба, ба, ваше величество! – Танни блеснул на него желтозубой улыбкой. – Всегда рад вас видеть!

– Право же, вам было совсем не обязательно навещать меня дома. Мы и без того достаточно часто видим друг друга в Ассамблее.

– Должен сказать, ваше жилище выглядит чересчур скромно для монарха. – Танни поднял голову, разглядывая пятно плесени, расползавшееся из потолочного угла. – Вы должны подать жалобу председателю Ризинау!

– Не обращай внимания, – сказал Орсо.

Однако Хильди никогда не упускала случая броситься на его защиту (в эти дни – задача более чем неблагодарная). Набычившись, она шагнула к ограждению.

– Да и ваша свита несколько сократилась. – Танни глянул на Хильди сверху вниз. – Никогда не мог понять, кем вам приходится эта девчонка: одной из ваших ублюдков или одной из ваших шлюх.

– Ну, а я-то всегда знала, что ты гребаный мудак!