боя, но удача Шахиншаха возобладала, прежде чем он подоспел. Равал, потерпев такое поражение, отвратился от своего тернистого пути и отправил сына в не знающую поражений армию. Оттуда победоносные войска двинулись на завоевание Сиванаха. Чандар Сен6 счёл неразумным оставаться в крепости, а потому передал её Патаи Ратхору и Патаи Байкалу. Царские слуги приступили к осаде. Когда разум Шахиншаха успокоился относительно дел в той области, он двинулся к столице в день амурдад, 7 фарвардина, Божественного месяца, что соответствовал среде, 23 зу-ль-каада (17 марта 1574 г.).

В день рам, 21 фарвардина, Божественного месяца, достиг Фатхпура и развернул пред взором человечества знамёна заботы о подданных, искоренения угнетателей и помощи притесняемым.

Примерно в это же время, в начале сезона дождей, из восточных областей от Муним-хана пришли донесения с известиями, что осада Патны затягивается. Хотя бойцы обеих [армий] продолжали доказывать свою доблесть и победа склонялась на сторону царских слуг, однако из-за того, что с одной стороны твердыни протекала река, осаждённые в избытке получали продовольствие. Крепость также была хорошо оснащена, и [величина] войска, пушечная батарея, сокровища и множество слонов придавали уверенность врагу. Приближение сезона дождей и непогоды тревожило и раздражало царских солдат. Если бы Его Величество прибыл лично, узел затруднений удалось бы легко распутать. В донесении говорилось о многих вещах, которые могли стать причиной для похода Его Величества. Среди них было [известие] о мученической смерти Какар Али-хана и его сына. В один из дней они атаковали неприятеля, и исполнили отважные деяния, и убили множество врагов, а затем сами со славой испили последнюю чашу. Рассказывалось также о подвиге Хан Алама, на рассвете предпринявшего вылазку и бросившегося в атаку близ Панджпахари; он достиг ворот базара

(дарваза наххас)1, смело напал и захватил множество слонов и богатую добычу, после чего вернулся. И вызвал восхищение у придирчивых наблюдателей. Упоминалось и о прибытии Хасан-хана Батани и предложенном им плане атаки плотины Пун-пун.

Вот рассказ о том. Хасан-хан Батани слыл одним из героев века. Ведомый доброй удачей, он покинул врага и присоединился к царской армии. Муним-хан осыпал его царскими милостями.

83

[Батани] постоянно воодушевлял царских слуг и предлагал способы победы над врагами. Среди таковых значилось его замечание, что для успешного разрешения трудностей с Божьей помощью необходимо [наличие] двух условий. Первое: следует разрушить плотину на реке Пун-пун, чтобы вода, поступившая туда в этом сезоне и прибывающая день ото дня, излилась в Ганг, ибо в противном случае она достигнет крепости и сведёт на нет усилия осаждающих. Во-вторых, Хаджипур необходимо очистить от врага, ибо большая часть продовольствия для него доставляется оттуда. Муним-хан приказал Хан Аламу взять Хаджипур, однако тот возразил, что Двор назначил его в передовой отряд войска. Из-за этих разногласий сей замысел отложили. Маджнун-хана и некоторых храбрецов послали разрушить плотину. Они выступили ночью и исполнили это задание наилучшим образом. Благодаря доброй удаче Шахиншаха Сулейман и Баба Манкали, охранявшие плотину, предались в ту ночь сну беззаботности. Стыдясь своего поведения, они стали скитальцами в пустыне погибели и отправились в Гхорагхат.

Поскольку осада затянулась, а Его Величество и так склонялся к тому, чтобы направить поводья на завоевание восточных областей, получение депеш укрепило его намерение. Итак, царская свита направилась из Фатхпура в Агру, и началась подготовка к походу. [Осуществили мероприятия] по оснащению больших: кораблей и приняли решение, что Его Величество Шахиншах вместе с принцами и несколькими дамами, а также избранными сановниками Двора отплывут на корабле, тогда как основные силы и великий обоз отправятся посуху. Поскольку на сборах число отсутствующих превысило число присутствующих, для обеспечения явки войск были назначены способные и усердные сазавалы. В Агре Шахиншах уделил внимание подготовке к сему походу, считая улучшение мира [формой] почитания Господа.

84

В эту пору создатель сих славных записей, Абу-л Фазл, сын Мубарака, повинуясь возвышенному указанию и таинственному посланию, возвысился коленопреклонением при Святом Дворе Шахиншаха. Силою Бо^жеетвеппой помощи это положило начало его исцелению от гордыни, исполненной самолюбования. Вот сжатое повествование о том. Явившись из сокрытой палаты чрева в шумный кабак существования, он (Абу-л Фазл) на пятом году жизни приблизился к обычной рассудительности8. Под наставительным оком своего отца духовного и земного на пятнадцатом году [жизни] ознакомился с науками рационалистическими и традиционными (фанун-и-хикми-у-алум-и-накли). Хотя они распахнули врата знания и обеспечили ему доступ в приёмные покои мудрости, однако

вследствие своего злополучия стал он себялюбивым и самонадеянсобственными достоинствами, а сонм учеников вокруг него лишь увеличил его самомнение. Их слепое преклонение и недостаток рассудительности вложили is его ум мысль об аскетизме и отшельничестве. Хотя днём его комната освещалась наставлением в науках, ночью он отправлялся путём странников и общался с приверженцами «Пути Исканий». Он черпал вдохновение у тех нищих, обладателей [истинных] сокровищ. Я10 пребывал в теснинах изумления и смятения пред лицом противоречивых воззрений поверхностно учёных и популярности подражателей формы. У меня не было сил ни хранить молчание, шт испустить крик. Хотя увещевания моего достопочтенного отца и оберегли меня от глуши безумия, однако целебные средства не достигали глубины моей смятенной души. Порой моё сердце тянулось к мудрецам страны Катай (хитта-и-Хата), порой оно стремилось к аскетам горы Ливан (друзам)11 (?). Иногда покой мой нарушало желание общения с ламами12 Тибета, а иногда тяга к португальским падре цеплялась за мой подол. Временами беседа с мубидами Персии, а иногда познание тайн Зенд-Авесты лишали меня сна13, ибо душа моя чуждалась общества как здравомыслящих, так и (духовно) охмелевших из моей страны14. Хотя голод

ным.

Стопа его деяний

на некоторое время застыла, восхищаясь

исканий утолялся средоточием (миср-и-джама) совершенств внешних и внутренних — под чем подразумевается моё благотворное общение с достопочтенным отцом, — однако поскольку то неповторимое создание Мастерской Творения пребывало под завесой уединения15, средства от моего беспокойства не находилось. Вследствие собственного неведения я считал, что моё внешнее положение16 несовместимо с конечным состоянием (укба), а потому пребывал в смятении и старался отдалиться от своего окружения. В конце концов, судьба мне улыбнулась, и на святейшем собрании (посвящённых религии встречах, устраиваемых Акбаром) было упомянуто о его (то есть моих) стремлениях, [человека] смущённого мирским обществом. Мой почтенный брат17, мои благожелательные друзья, мои любящие родственники и мои ученики единодушно говорили: «Ты обретёшь счастье служения Хедиву духовному и земному». Я не был расположен к этому, а моё желчное отношение к обществу вносило разлад в мою душу, ценящую уединение. Ибо я не раскрыл дальновидное