Судя по нанесенному ему едва ли не смертельному удару, это было далеко не совпадение.

Похоже, я старею, подумал Кёрни, начинаю туговато соображать. Как я мог не увидеть очевидных ответов на вопросы, касающиеся всего эпизода в Сан-Хосе. Пошел по ложному следу. В течение нескольких дней, даже недель считаю живым человека умершего, точнее — убитого. И это убийство, вероятно, произошло девятого февраля.

Было уже за полночь, когда Кёрни подошел к дому номер 1902 по Гавалло-роуд в Антиохе. Он перебирал в уме четыре возможных способа проникновения в запертый дом, но ни один из них ему не понадобился. Как раз в это время, держа на поводке длинношерстную чихуахуа[3], величиной да и очертаниями тела похожую на белку, из подъезда вышел хмурого вида человек в теплом халате и шлепанцах.

Собачонка яростно залаяла на Кёрни, но он успел схватить дверь прежде, чем сработала пневматическая защелка. Детектив с приветливой улыбкой сказал: «Добрый вечер», на что человек с кислым лицом ответил: «С ума можно сойти! Каждую ночь в полночь! Каждую ночь!»

Кёрни, продолжая улыбаться, кивнул и поднялся по лестнице на верхний этаж, а затем прошел налево к седьмой квартире. Он вытащил из кармана гаечный ключ, который предназначался для того, чтобы проникать в дом третьим способом — через разбитое окно, и принялся стучать по полой внутри березовой двери. Он продолжал стучать — ни тихо ни громко, ни быстро ни медленно, пока изнутри не послышался сердитый сдавленный голос.

Через несколько секунд дверь открылась и наружу выглянул Одум. Он был без очков, в наспех надетых шортах, не скрывавших его сплошь волосатого тела.

— Дать бы тебе в нос, приятель, за то, что ты заявился так поздно, — сказал он. — Я...

— Я должен был задать вам два вопроса, — произнес Кёрни твердым голосом, с решительностью, которой немногие могли противостоять. Одум, во всяком случае, не мог. Он — слабак, неудачник, и можно было не сомневаться, что еще до окончания года вновь окажется за решеткой. С той же неизбежностью, с какой мотылек летит на огонь, он всегда принимает неверные решения.

Близорукие глаза узнали наконец Кёрни.

— Вы? — воскликнул он. — Я думал... Какие же это вопросы?

— Вопрос первый: как выглядел Гриффин? Вопрос второй: сообщили ли вы его описание черному детективу Хеслипу во вторник?

Одум ответил на оба вопроса.

Через десять минут Кёрни был в «тандерберде». У него уже не оставалось времени, чтобы отвезти машину Гриффина в Конкорд и пересесть на свой автомобиль. Разумеется, если кто-нибудь захочет вызвать его по радиотелефону, то не сможет, но кому он может понадобиться среди ночи.

Нет, надо доехать до города, найти где-нибудь телефонный справочник и узнать адрес. Если адреса там нет, придется заехать в контору ДКК и посмотреть городской адресный справочник. Потому что ответы Одума подтвердили его подозрения.

Убийца отнюдь не был дураком, он просто не понимал всей сложности человеческих судеб. И не знал, что человека, вызванного в суд, а затем отпущенного под залог в шестьсот долларов и исчезнувшего, будут неизбежно разыскивать адвокат, страховой агент и детективное агентство. И если уж говорить о глупости, то почему он, Кёрни, не осознал уже давно, что для покупки в рассрочку «тандерберда» Гриффин использовал адрес дома в Кастро-Вэлли, откуда выехал за месяц до этого. Это, вероятно, все еще был его официальный адрес, ибо после утверждения завещания дом должен был принадлежать ему. И как избиратель, он, вероятно, был зарегистрирован по этому адресу.

Какой ляп, какой жуткий ляп!

Хорошо еще, Барт не умер. Пока, во всяком случае. Покончив с этим делом, надо будет позвонить в больницу, может быть, заехать. Нет даже необходимости спрашивать Барта, чем он занимался во вторник, после того как уехал от Одума. Кёрни уже знал. Остается только надеяться, что найти тело окажется не так уж трудно. Он догадывался, где оно должно быть. Вот настоящая причина распродажи мебели. Следует учесть также, что убийца действовал во взвинченном состоянии: сперва нанеси удар, а о последствиях задумывайся позже. Так он поступил в случае с Бартом.

Когда Баллард припарковал свою машину на Буш-стрит и направился к больнице Тринити, все кругом обволакивал тяжелый промозглый туман. Пятидесяти шагов оказалось достаточно, чтобы и одежда и волосы отсырели. Вызывая лифт, он вытер лицо носовым платком. Лифт спускался так медленно, что он успел купить в торговом автомате пару конфет, съел одну и принялся за другую, пока наконец дождался его прибытия.

В холле на третьем этаже было тепло и спокойно, здесь царила полутьма, лишь в дальнем конце, на столе у дежурной сестры, ярко горела белая лампа. Из-за стола поднялась полная фигура в белом халате; он узнал сестру с острым, как бурав, взглядом, которая утром в ту самую среду была шокирована грубостью доктора Уитейкера. Неужели это было в среду? С тех пор, казалось, прошли не дни, а недели. Помимо своей воли он широко зевнул.

— Мистер Баллард? — спросила сестра приглушенным сердитым голосом.

— Он самый.

— Доктор сказал, чтобы я пропустила вас, — проворчала она. — Но часы для посещения давным-давно кончились.

На какой-то миг Баллард подумал, что сообщение по радиотелефону было жестоким розыгрышем. Хеслип лежал такой же безмолвный, как и прежде. Глаза закрыты, голова забинтована. Но выражение лица вскочившей при его появлении Коринны убедило его, что все в порядке.

— Ожидая, когда вы приедете, он заснул, — сказал Уитейкер. Пижонистый маленький доктор сидел на подлокотнике кресла, которое занимала Гизелла Марк; одна его рука лежала на спинке, обвивая таким образом ее плечи, другая как бы случайно касалась то одного, то другого голого предплечья. Его ухаживание, казалось, забавляло высокую блондинку, так, вероятно, чувствовала бы себя борзая, принимая заигрывания мопса.

— Ты получил мое радиосообщение? — По-видимому, Гизелла была в восторге от появления Балларда.

— От Данлопа Йенсена? Да. Я обещал поставить ему бутылочку.

Она поднялась быстрым гибким движением, оправила свою короткую клетчатую шерстяную юбочку:

— Ты хочешь, чтобы я при этом присутствовала?

— Я уже пообещал это от твоего имени.

Баллард, не без некоторых опасений, повернулся к Коринне. Поднявшись на цыпочках, она приложила кончики пальцев к его шее:

— Извини меня, Ларри. Гизелла рассказала мне...

Баллард обнял ее. Она крепко прижалась к нему. Уитейкер кашлянул, и в это время с кровати послышался слабый голос:

— Убери свои руки, нахал!

Не отпуская Коринну, Баллард устремил взгляд на Хеслипа. Он внимательно осмотрел прикрытое одеялом неподвижное тело от забинтованной головы до ступней. И, как бы не веря себе, покачал головой: