Так вот. Неудачники у нас пока – «Корнилов», один барк был у него, и тот немец, да «Николай» с «Донским». Этим крупнее джонок, увы, ничего не попадалось. Смирнов не унывает. Уголь принял и собирался было завтра опять на север, но я не пустил, так как Степан Осипович идет. И снаряды пусть догрузит. А Добротворский, тот тихо бесится: у Мальты, у Джибути, да и почти под Сингапуром самым ловил. А тут… Ну, не фартит, и все тут!

Но «адмиралов» я, конечно, в крейсерство не пустил. И дальность маловата, да и если про береговую оборону японцев я правильно все понял… Короче, они у меня с «Храбрым» учатся стрелять по берегу. Чтоб как таблицу умножения, чтоб от зубов отскакивало. Понятно, мне их командиры чуть обструкцию не устроили. Призовых-то охота – тем более что «Наварину» с «Николаем» я разрешил-таки… Взял грех на душу…

– А бунта не опасаетесь?

– Какого? На бэбэошках? – удивленно вскинулся Безобразов.

– Бог с вами! Как у вас пленные-то сидят? Ну, интернированные – понятно, на «Висле» и в лагере, там вопросов нет. А как японцы на этом вашем «желтом» пароходе?

– Под прицелом пары минных аппаратов, да «храбровских» или пушек ББО, особо не побунтуешь. Да и вообще… Дисциплинированный они народ, скажу я вам! Сами себе старших выбрали. Не бузят. Едой, питьем и мылом мы их обеспечиваем. Как узнали, что убивать и кушать их не собираемся, и считаем не пленными даже, а интернированными, и как уйдем отсюда, всех отпустим, вообще успокоились. По вечерам песни поют. Мы им даже газеты и чтиво оставляем, так что проблемы, которой я опасался, пока не возникло. Чистоплотные, моются в бочках с горячей водой, пароход сами драют… Короче, я даже думаю, за образцовое поведение им его оставить. Когда уйдем, пусть до дому сами добираются. Как считаете?

– Ну, почему нет? Думаю, и Степан Осипович возражать не будет. Они же все некомбатанты. Пароход, как мне сказали, спуска 1882 года, не великая ценность. Да и благодаря вашей плодотворной деятельности у нас сейчас этого гуталина…

– Какого еще гуталина?

– А… Присказка одна дурацкая привязалась. Что означает: добра этого, пароходного, во Владике теперь полно.

– Стараемся… В общем, жизнь у нас здесь интересная и разнообразная, как вы поняли, Всеволод Федорович. Особенно поначалу душевно было, когда мы тут как волки в непуганом стаде резвились, дурея от жадности. Жаль, нейтралы без контрабанды, которых хочешь – не хочешь, но приходилось отпускать, растрезвонили. И Клондайк наш начал понемногу оскудевать. За четверо суток до вашего прихода ни одного приза. Хотя, полагаю, собственно стоянки наши никем пока не вскрыты. И, что очень хорошо, все «отпущенники» сталкивались пока лишь с нашими вспомогательными крейсерами.

Вот если бы они засветили кого из броненосцев… Но Бог миловал. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить… Хотя как миловал? И по поводу шведа, и по поводу голландца этого, что с консервами, чую – скандал будет. Контрабанду стопроцентную тут можно и не натянуть. Но и засветить «Наварина» я не мог. Другого такого корабля нет, и японцы бы через неделю нас вычислили… Ну а если это все-таки японская разведка крадется по нашу душу, то у нас теперь и чем встретить есть, чтоб не отпустить к адмиралу Того с докладом.

– Да уж с этим мы справимся, полагаю, – Руднев кивнул в сторону покачивающихся на якорях «Варяга», «Богатыря» и «Аскольда». Оба владивостокских крейсера уже сгрузили свою лишнюю ношу – ящики с мелкокалиберными пушками, новыми прожекторами для миноносцев и катеров, пулеметами и всем прочим, что к этому причиталось. И были вполне готовы, чтобы погонять кого угодно мельче себя. А у японцев, кроме больших кораблей Камимуры остальные крейсера такими и были… На «Аскольде», правда, еще догружали уголь.

– Сколько кардифа вчера взять успели, пока этот углеед беклемишевский не пришел на последних лопатах?

– И на «Варяге», и на «Богатыре» сейчас порядка двух третей нормального запаса. На «Аскольде», судя по вчерашнему рапорту Грамматчикова, поменьше половины. Но «Наварина» надо было грузить немедленно, у него действительно едва двести тонн оставалось.

– И я о том… Ну, не дело контр-адмиралу так за призами бегать! А как с машиной что? И не дошел! Пришлось бы целую операцию городить.

– Петр Алексеевич, вы часом не ревнуете, что Беклемишев лично троих заарканил? Не потому на него ворчите, а? Ведь, в конце концов, после той организации артиллерийских учений, с которой вы меня познакомили, он имеет законное право на «сладкое».

– Какое?! Да дай бог ему еще четверых. А вот если это Камимура идет? А броненосец-то у нас без угля! Конфуз. Поэтому и выговорил им с Фитингофом вчера. Как мальчишки, ей-богу! Может, и резко, конечно… И то, что при вас, неправильно, наверное. А как все же Камимура?

– Если это Камимура со своей четверкой, а «Адзума» вряд ли еще из ремонта после рандеву с «Ослябей» выползет, теоретически сейчас, с двумя броненосцами и четырьмя большими крейсерами, можно дать бой. И хотя с учетом наших дальнейших планов можно просто отойти, время к вечеру, мы островом закрыты, пока поймет, пока погонится, к темноте уйдем… Но есть три «но». Во-первых, потеряем два угольщика и часть призовых, что к Сайпану или во Владик еще не ушли. Во-вторых, если это и вправду Ками, то в Токийской бухте элемента внезапности может и не быть. В-третьих…

– Элемента чего? А, понял! Да, скорее всего, что так… Но, Всеволод Федорович, если это Камимура, мы в любом случае примем бой. Потому как нам будет дан шанс потрепать его без участия главных сил. И если даже он нас всех изобьет, а мы у него выгрызем только один-два крейсера, за прорыв Чухнина можно будет не волноваться. И Того – конец. Поэтому я приказал готовиться к бою. Мы его примем…

– Так не честно, Петр Алексеевич, вы мне договорить не дали, а я ведь то же самое сказать хотел!

– А я и не сомневался ни секунды…

* * *

Подходивших к острову с другой стороны конической громады потухшего вулкана кораблей с якорной стоянки видно не было. Гора, которая и имени-то пока не имела на большинстве карт, одну только отметку высоты, прекрасно защищала стоявшие за ней русские крейсера и броненосцы как от западных ветров, так и от лишних глаз. Но насчет взглядов это было справедливо и в обратном направлении, поэтому оставалось ждать семафора с наблюдательного поста на вершине.

Конечно, Петрович знал, как зовется этот вулкан у японцев. Сурибаши. Тот самый Сурибаши, к которому в его исчезнувшем мире тысячи японцев ежегодно приезжали поклониться памяти героических предков, сложивших свои головы во время штурма Иводзимы американцами. Но здесь и сейчас его называли Гора. Даже не ясно, кто из наших моряков так окрестил его первым. Теперь же на местном флотском жаргоне и вулкан, и остров, и его якорная стоянка величались одинаково: Гора… Просто Гора.

Прикрытые от норд-веста русские корабли почти не качало. Флагман Беклемишева «Наварин», принявший в угольные ямы необходимую дозу кардифа часа три назад, недавно закончил приборку. И сейчас, наполовину скрытый за корпусами «Богатыря» и «Аскольда», выплюнул шапку черного дыма из кормовых труб…