Да, схватка с Японией пока складывалась для нас трудно. И не во всем удачно. Да, были у нас потери от собственной неподготовленности и, что греха таить, от постыдной трусости, если вспомнить гибель «Боярина» и едва не утопленную в проходе «Победу». Во многие русские души вползал исподволь червь сомнения и недоумения: как же такое возможно, чтобы громадная империя, имеющая флот, в три раза больше японского, не говоря о преимуществе в числе штыков, целых девять месяцев с трудом сдерживает натиск небольшого азиатского островного государства, о котором меньше четверти века назад говорили как о какой-то восточной экзотике, не более того… Но чтобы с Японией всерьез воевать?! Увольте! Это же битва таракана с тапком!..

Макаров, первым из русских адмиралов оценил потенциал и замах японцев, поддержанных Владычицей морей. Он четко осознал, что здесь, на Дальнем Востоке, эта воинственная страна с благословения англичан сумасшедшими темпами превращается в такое же государство-буфер для сдерживания России, как и Турция на Востоке Ближнем.

Тщательное изучение хода и исхода японо-китайской войны, оценка особенностей самурайской военной психологии дали Степану Осиповичу возможность накануне столкновения предугадать внезапность первого удара японских миноносцев по судам нашей эскадры на внешнем рейде Артура. Увы, его предупреждающая телеграмма осталась «без последствий». Если не считать таковыми подрыв торпедами «Цесаревича», «Ретвизана» и «Паллады», организацией ремонта которых ему и пришлось заниматься тотчас по прибытии в Порт-Артур. Не самая благодарная работа для флотоводца.

Но уже первый, по правде говоря, неудачный, бой у Бидзыво утвердил авторитет Макарова окончательно. Ну, а второй, случившийся там же, когда Того был в первый раз побит, потерял броненосец, крейсер и около десятка минных судов, сделал Степана Осиповича для флота подлинным народным героем, сродни Суворову, Ушакову и Нахимову. Именно это видел сейчас Петрович в устремленных на Макарова обожающих матросских глазах. Видел и понимал, что и он сам, и все адмиралы, и офицеры, стоящие сейчас на палубе «Азова», исполнены этим общим, пьянящим чувством, охвачены единым, воинственным порывом.

Кто-то назовет это массовым психозом, кто-то – слепой верой в вождя… Культом личности, в конце концов. И доля правды будет, наверное, в рассуждениях и тех, и других. Но сути явления они так и не прочувствуют. Не поймут, что это именно тот уникальный случай, когда высшая форма человеческой любви, любви к своей Родине, фокусируется на одном человеке, на ее главном защитнике и заступнике. И любви этой удостаиваются либо великие полководцы, либо великие народные лидеры, не только умные, расчетливые и удачливые, но и личное свое «Я» ставящие позади своего сыновнего долга по отношению к Отечеству. И от того знающие ценность каждой русской жизни, которой они распоряжаются: солдатской, матросской или офицерской, ибо жизни ее сынов и дочерей и есть высшая ценность для Родины…

Оторвал Петровича от возвышенных рассуждений обещанный сюрприз комфлота: в подваливающем к трапу «Азова» катере с «Новика» Руднев узрел три весьма колоритные и известные на флоте фигуры. Во-первых, каперанга Эссена. Во-вторых, Василия Балка. И, в-третьих, что, в общем-то, сюрпризом уже не стало, еще одного Балка, на фоне чьей черной лохматой бороды даже природное украшение Степана Осиповича выглядело не столь эффектно. «Так, если мы имеем здесь этих троих, это уже „шампунь, бальзам и ополаскиватель в одном флаконе“. И как пить дать, без геройств, в том числе сухопутных, не обойдется. Что же они такое удумали, Господи?..»

* * *

После удавшегося вполне ужина, когда командиры были Макаровым отпущены и начали разъезжаться с «Азова», Степан Осипович неожиданно предложил Рудневу, Безобразову, Беклемишеву и Моласу еще раз обойти корабли на катере с «Наварина», а заодно и посмотреть, на что он в самом деле способен. Зная деятельную натуру комфлота, удивляться не приходилось. Но зачем ему понадобилось тащить с собой и всех наличных адмиралов?

Петрович шестым чувством почуял, что это «жу-жу-жу» неспроста, и украдкой задал Макарову вопрос: «Степан Осипович, мне мои бумаги брать с собой?» На что получил в ответ еле заметный утвердительный кивок командующего… Стало быть, его заявления в общем кругу про «утро, которое вечера мудренее» и про «обсуждение дальнейших наших планов лучше начинать завтра, на свежую голову» не совсем отражали истинные намерения Макарова. Судя по всему, он сначала хотел обсудить то, что предстоит русскому флоту в ближайшее время, в узком кругу. А попутно познакомиться с «газолинкой», как окрестили новые минные катера на эскадре Безобразова. Еще одно шутливое прозвище катера, прилетевшее с бака, – «вонючка», иногда с добавкой «мериканская» – в офицерском кругу не употреблялось…

Через пару минут после того, как все адмиралы в сопровождении приглашенных Макаровым прокатиться вместе с ними Эссена, Русина, Свенторжецкого, Дукельского и Василия Балка, хитро подмигнувшего Петровичу, разместились в катере «Н – № 3», неофициально именуемом «Наваринчик Третий», он, под командой мичмана Верховцева, уже бодро бежал вдоль линии стоящих на якорях кораблей, на ходу играючи преодолевая короткую, но хлесткую встречную волну.

Дыма из трубы почти не было, хотя само ее местоположение вряд ли можно было признать удачным. Конечно, устроить выхлоп там, где положено находиться дымоходу от котла у классического парового катера, было ошибкой. Потребности в тяге в выхлопной трубе двигателя внутреннего сгорания нет. И ее вполне можно было вывести за борт, что облегчило бы жизнь экипажу «газолинки», вынужденному активно вдыхать ароматы, хорошо знакомые Петровичу и Балку, но совсем новые и, судя по мимике, не вполне приятные как Макарову, так и большинству его спутников.

Зато со стороны катер выглядел как обыкновенный паровой. А с поворотом катера выхлоп стало сносить дальше за борт, и ощутимое неудобство отошло на второй план. Едва различимые в поздних сумерках силуэты крейсеров Макарова явно порадовали: приказ о полном затемнении выполнялся неукоснительно и всеми. Только стоявшее поодаль от их линии борт о борт трио из «Наварина», «Лены» и «Николая» было ярко освещено: броненосцы и вспомогательный крейсер сошвартовались через набитые соломой массивные кожаные кранцы, привезенные на «Лене», и сейчас там вовсю шумел аврал.

Дело в том, что Рейн кроме прочего доставил снаряды для Второй Тихоокеанской эскадры, корабли которой перемежали выгодную и азартную работу по отлову контрабандистов с рутинной и непростой учебой в стрельбе по береговым целям. Полигоном для стрельб был выбран один из малых необитаемых островов на севере Марианского архипелага. Причем первое артиллерийское учение прошло уже через шесть дней по прибытии эскадры к Сайпану. Стреляли поначалу днем, затем в сумерках и, наконец, когда появился достаточный навык, ночью. Беклемишев лично составил план учений и оборудования целей. Главная задача формулировалась лаконично – приведение к полному молчанию береговых батарей. И чтобы заслужить у придирчивого, въедливого контрадмирала хотя бы удовлетворительную оценку, всем приходилось попотеть. Начиная от вахтенного начальника с рулевыми и заканчивая старартом и последним из подносчиков снарядов.