Нас было около двух сотен среди трех-четырех тысяч врагов. Нам некуда было отступить. Все улицы и переулки были заняты пруссаками. Они уже овладели несколькими домами. Я подумал: «Теперь тебе пришел конец, Жозеф! Отсюда невозможно выбраться!»

Меня охватило отчаяние.

Неожиданно снаружи все стихло. Пруссаки что-то замышляли. Может быть, они таскали хворост и солому, чтобы поджечь нас. Может быть, подвозили орудия, чтобы расстрелять.

Мы посмотрели в слуховые окошки — пруссаков близко не было видно. Нижнее помещение было тоже пусто. Зебеде сказал:

— Осторожнее! Негодяи что-то приготовляют. Зарядите-ка ружья.

Не успел он кончить этих слов, как все здание, от фундамента до крыши, содрогнулось, точно проваливаясь сквозь землю. Что-то посыпалось сверху, а снизу, под нашими ногами, полыхнул громадный огонь.

Мы все упали на пол. Это разорвалась бомба, подкинутая нам пруссаками. Когда я поднялся, в ушах шумело. Я увидел, что к слуховому окошку подставлена лестница и пруссаки пытаются влезть внутрь, пользуясь нашим замешательством, Бюш отбивался у окна. К нему на подмогу подбежали другие. Нам удалось опрокинуть лестницу.

Нас оставалось теперь только шестеро. Двое стояли у окна и отстреливались, остальные заряжали ружья. По всей улице раздавалась пальба. Я стал теперь совсем спокоен и думал только об одном: «старайся сохранить свою жизнь!».

Мы отстреливались так около четверти часа. Мой патронташ опустел и я взял патроны у убитых. Внезапно раздался крик: «Да здравствует император!» и мы увидели на площади нашу колонну с развернутым знаменем, совсем изорванным и черным от дыма.

Пруссаки отступали. Когда колонна подошла к амбару, мы спустили лестницу и сошли внутрь. Раненые товарищи кричали и молили нас унести их, но страх смерти сделал нас варварами, и мы не обратили внимания на эти вопли.

Из пятнадцати нас осталось лишь шестеро. Зебеде и Бюш были в числе живых.

На улице мы присоединились к батальону и пошли вместе со всеми в атаку. Мы шли по трупам. Все было покрыто кровью. Теперь мы не стали переходить мост, а двинулись вправо, чтобы выбить пруссаков из домов. Нам удалось это, и своим натиском и выстрелами мы вынудили их пушки отступить.

Мы собирались уже напасть на другую часть деревни, как вдруг прошел слух, что отряд пруссаков в 15–20 тысяч движется на нас от Шарлеруа, с тыла. Очевидно, он был в засаде в лесу. Это заставило нас остановиться.

Все улицы были полны убитых и раненых. Многие сидели, прислонившись к стене, но уже не дышали. В ручье тоже валялись трупы. Некоторые держались за берег, точно собираясь вылезть из воды. В домах валялись раздавленные бревнами и камнями.

Битва около Сент-Аманда, видимо, становилась все более ожесточенной. Канонада гремела все громче.

Мы все испытывали невероятную жажду, которой раньше не замечали. Мы стояли неподалеку от моста. Ручей был весь красен от крови. В саду перед нами находился колодец. Около него валялось три трупа: эти солдаты подошли напиться и были убиты пруссаками.

— Я отдам половину своей крови за стакан воды! — говорили солдаты.

Но все знали, что пруссаки, засевшие шагах в ста от нас, на стороже. Им, вероятно, также хочется пить, как и нам.

Пруссаки, как и мы, прекратили перестрелку, но когда кто-нибудь выходил вперед, они палили по нему.

Так прошло с полчаса. Мы умирали от жажды. Наконец Бюш осмелился выскочить из переулка и бросился к колодцу. Пруссаки сейчас же открыли огонь. Мы тоже отвечали врагам, и перестрелка завязалась по всей линии.

Бюш имел мужество вытащить ведро с водой, отцепить его с веревки и принести нам. Многие потянулись к воде, но Бюш крикнул:

— Сперва Жозефу. Не троньте или я выплесну всю воду на землю!

Я припал к ведру и долго пил. Потом ведро перешло к другим товарищам.

Солнце уже садилось. Тени домов удлинились. Канонада все продолжалась.

Сзади нас слышался какой-то гул. Офицер то и дело повторял:

— Слушай команду! Не зевай!

Ночь наступала. Небо со стороны Сент-Аманда было красным. Шум сзади нас все увеличивался. Вдруг большая улица деревни сразу наполнилась нашими войсками. Все закричали:

— Гвардия! Гвардия!

Оказалось, Наполеон, узнав, что у нас в тылу отряд пруссаков, послал нам на подмогу гвардию.

Началась атака. Прусские пушки валили нас целыми рядами, но наступление продолжалось. Все мчались вперед. Лошади везли пушки галопом. Появились кирасиры, потом драгуны и гренадеры. Они летели отовсюду. Казалось, пришла новая, бесчисленная армия.

Когда мы выбрались из деревни, то увидели, что наша кавалерия перемешалась с вражеской. Белые кирасы прорывались сквозь ряды улан.

Становилось все темнее. Дым мешал видеть дальше, чем на пятьдесят шагов перед собой. Вся масса войска взбиралась на холм, к мельницам, где стояли прусские пушки. При огне выстрелов удавалось видеть улана, свалившегося с лошади, мчащегося кирасира в каске, с конским хвостом, двух-трех пехотинцев, бегущих среди этой сумятицы.

Мы шли вперед и вперед и были победителями. Мы ворвались в середину неприятельской армии. Пруссаки защищались лишь на самом верху холма и справа от нас. Сент-Аманд и Линьи были в наших руках.

В нашем взводе оставалось десять-двенадцать человек. Зебеде, капитан Флорантен и лейтенант Бретонвиль исчезли. Нами командовал сержант Рабо. Это был худой, плохо сложенный, но здоровый, как железо, старик. Он сказал нам:

— Битва выиграна! Направо кругом, марш!

Многие стали говорить об ужине, так как уже двенадцать часов ничего не ели. Сержант шел с ружьем на плече и иронически повторял:

— Ужин! Ужин! Погодите, когда появится оставшееся в живых начальство…

Мы шли за сержантом по темной улице.

Здесь нам повстречался кирасир, раненный саблей в живот. Лошадь его стояла у самой стены и поэтому он еще держался в седле. Кирасир позвал нас:

— Эй, товарищи!

Никто даже не обернулся.

Шагах в двадцати нам попался старый домишко, весь изрешеченный снарядами. Полкрыши у него еще уцелело. Мы гуськом вошли в этот дом.

Внутри было совершенно темно. Сержант высек огонь, и мы увидели, что это кухня. На полу валялось пять-шесть пруссаков и французов, белых, как воск, с выпученными глазами.

— Здесь мы устроимся. Эти наши приятели не станут нас ночью пихать ногами.

Мы поняли, что сегодня еды не дадут, и потому молча подложили ранцы под голову и улеглись на пол. Стрельба слышалась лишь вдалеке. Лил дождь.

Сержант вынул трубочку и закурил. Наконец улегся и он. Скоро мы все заснули.