На этом доблестном фоне мужская часть рода свои функции тоже не посрамляет, а именно: мужчины там заняты прожектерством. Они водевильно-грозны, глупы, трусливы, нечистоплотны. Они болтливы. Они ленивы и нелюбопытны.

Братья, мужья, зятья, братья мужей, зятья братьев – плывут широкой, чуть кособокой армадой сквозь зеленоватые, словно дно сказочного пруда, плантации дачного крыжовника. Они плывут, шаря в пространстве слепо вытянутыми перед собой руками, – из года в год, из года в год, из года в год. Они не меняются: ну, разве что прибавляются очки, плеши, хвори и животы. А в целом – нет, не меняются. Мертворожденные живут вечно».

Портрет второй:

Пустите Светку в Хамсехуйен!

Она рождается, допустим, в Калининграде. То есть, по-местному, в Кёниге. После школы отчаянно пытается зацепиться за Питер.

Институт. Любой, где полегче. Поступает. На первой же сессии – полный облом. Возвращается к мамаше.

Допустим, она такая длинная и нескладная, как Юрий Никулин. Сутулится. Руки – длиннее обычного, что, словно в пику бунинскому канону, красавицей ее вовсе не делает. Но, стоит ей насандалиться шведским мэйкапом, сразу выскакивают и наглые, размером в кулак, ярко-синие очи, и кобылья удаль, и сучья похоть; вслед за тем непременно проявляет себя мужичья хватка в вопросах выпивона и драки.

Город К. абсолютно гиблый – по той простой причине, что оказался, допустим, захвачен общностью людей, не отличившейся на исторической арене тяготением к форме. Общностью, в равной степени не отличившейся способностью созидать и сохранять инвентарь мира. Грабить – это да, это – пожалуйста. Грабь своих, чтоб чужие боялись.

Но созидать, сохранять... Здесь захватническая общность людей проявила, скажем так, свою узкую специализацию. Шлакоблочные и панельные коробки, из которых торчит ржавая арматура, – вот и вся архитектура. Человечьи ошметки на лавочках возле подъездов... Где и лавочек нет, там, среди луж, поставлены на попа пластмассовые ящики из-под пива. Развороченные дороги – то ли в ремонте, то ли просят ремонта, то ли таковы они после неудачного ремонта, то ли триумфальный артобстрел под командованием маршала Василевского завершился только вчера. (Не позавчера, а именно так: вчера.) И грязь какая-то эксклюзивная: будь на вас хоть фирменная итальянская обувь, которой, считается, износу нет, тут она тлеет, вянет и расползается по швам. (А что уж тогда говорить про хрупкие альвеолы человечьих легких? про утонченные – и вдобавок истонченные – почечные нефроны? про нежную паренхиму печени? Охохонюшки...)

Стоит город К. в плотном окружении сатанинских соблазнов: что с западу Польша, что с востоку Литва, что с северу – рассудительные скандинавы – на расстоянии яхтенной прогулки через море. Всё вместе – словно модернизированные танталовы пытки: видит око, да зуб неймет. Только руку к человеческой жизни протянешь, а тебя – еблысь! – по сусалам: где загранпаспорт? где виза? Плюс таможенные хитрожопости – врагу не пожелаешь. И главное: где бабло на всё на это поднадыбать?

Короче, полный анклав!

И вот, допустим, возникает он – наивный такой бельгийский недоносок: «Я изучай история Вторая мировой война, и я хотеть видел некоторый вещь мой приватным глазу».

Понятно.

Родительница в среду Светке и говорит: «Так, дочь, слушай сюда. Я ухожу к Таньке на три дня. Если ты этого опиздола, недоёбыша бельгийского мне к пятнице не окрутишь, а у него билет на субботу, я об твою блядскую задницу, кобыла ты задроченная, все колья из ограды обломаю». Света: «Ну чё ты, мааа?..» Мать: «А я ничё!» Света: «Ну и чё тада?» Мать: «А ничё!..»

На том и приходят к обоюдному консенсусу.

Ну, допустим, Света бельгийца окручивает. Причем досрочно, при первом же соитии. Полный ништяк. Да он еще и девственником оказывается – ну просто ёбом токнутый!

И вот, допустим, живут они уже в Бельгии. Живут-поживают. У Светки специальность мировецкая – повар. Работает в ресторанчике города Хамсехуйен. В смысле: Хамсехувен (Hamsehoeven). Вообще-то прикольно!.. Но и безмазно как-то. Ехала ведь в такую сахерную-пресахерную, блин, Хуемполбию, типа Франции, а попала на зажопкины выселки. Ни выпить те по-людски, ни поебстись по-черному, ни глаз кому на жопу натянуть. Анекдот, допустим, траванешь – не отсасывают. Так чё там на работе-то париться, если дружбанов нет? Ни покурить, ни побазарить, ни понтов кинуть. Чё она там, Светка, на работе забыла? Хотела бы, ясный пень, хуйки попинать – но это Светке муженек ее припизднутый обосрётся – не даст. Ему это... проте... как его... протестантская, блядь, трудовая этика в жопе припекает. Тощища!! Сроду Светка не прикидывала, что попадет уж в такое-то ебанатство! Хамсехуйен, блядь, а? Хамсехуйен!..

А девки, дурынды кёнигские, все иззавидовались прям. А чему, допустим, завидовать? Этому мудиле офисному – завтрак ровно в семь тридцать вынь да положь, обедать, бите-дритте, ровно в шесть, а ляжет в койку – и вот пошел себе коноёбиться. Слезы, а не ебля...

И припиздь у него, блин, нехуёвая завелась: пошел русский язык к бабцу какому-то учить-суходрочить. А если подружки со мной по телефону трендят, оно нам надо – чтоб он наш базар понимал?! И потом: может, это наёбка одна насчет русского языка. Может, они минут десять чёй-то там в тетрадке карябают, а потом – та-та, ла-ла. Самый блядоход начинается.

В Европу-то мы ездили – да. Вот в Италию эту долбанутую, в отпуск. Так кой же мне хер в этой Флоренции, если там пиво на улице из бутылки не глотнуть? А баночного – и вообще губу не раскатывай. Вот и ходишь целый день, как эта. Голова, как у этой.

А домой с отпуска вернулись, он и давай косоёбиться: чёй-то ты, Света, грит, пятый год здесь живешь, а по-нашему спрекаешь совсем плохо? Я ему: так ты ж, грю, козззёл, сам на русские уроки по средам уёбываешь, зачем нам в доме два языка? Будем по-русски трендеть, понял? У меня работы – конь не ебался – что в ресторане, что дома, так что ты, май лав, засунь-ка свой родной язык конкретно в свою жопу.

Через какое-то время, ближе к Рождеству, что ли, она спрашивает молодую элегантную женщину – в кафе, при большом стечении любопытствующей публики:

– Ну? Как те мой хрен моржовый? Как учится-мучится? Замудохал, небось?

Элегантная женщина – и есть та самая учителка русского языка – легко догадаться...

– Учится ваш муж хорошо... – мямлит она в совершенной растерянности.

Но Светка, рожая мощные колбасно-сосисичные дымовые кольца, вперяет свою синюю двустволку точнехонько ей в переносицу. Почуяв эту странную тишину, замолкает и смотрит на учителку – прямо в упор – возбужденно гудевшая прежде компашка...

– И еще... – Начинает выкарабкиваться учительница, не зная, какое слово будет следующим. – И еще...

И тут ее осеняет блистательная (как ей кажется) мысль: сейчас она сделает жене своего ученика нечто очень приятное – и притом ничуть не покривит душой!