С довольным урчанием она подкралась к ряду изб, что стояли неподалёку от заборола, и, перепрыгнув через забор, забралась в ближайший коровник. На крыльце что-то скрипнуло. Видимо, отворилась дверь.

– А пёс его знает, что тут творится! – не застав никого, хозяин дома ушёл обратно в тепло. И правильно, нечего ему знать лишнего.

Маржана осмотрелась. Много сена, две коровы и – о, чудо! – телёнок, совсем крохотный, но упитанный. Как же повезло! Она с усмешкой взглянула на коров и, облизнувшись, раскрыла пасть и впилась в тушу. Тот не успел даже закричать. В рот полилась тёплая кровь. Ах, как приятно!

Зверь окончательно завладел телом Маржаны. Он с удовольствием вгрызался в тушу раз за разом. Коровы замычали. Рыкнув от недовольства, волчица выгрызла смачный кусок мяса и перепрыгнула через коровник. Во дворе зашумело. Мужик поспешил вперёд, собираясь встретить незваного гостя.

Ещё один прыжок – и всё. У Маржаны получилось. Дожёвывая мясо на ходу, она убегала в другую сторону. Знала, что злые люди будут искать зверя поблизости. За поворотом снова вырос детинец, красный, огромный и изрядно надоевший.

Проглотив остатки мяса, Маржана повернула к Милове через знакомые дворы. Там было темно и чуть спокойнее. В окнах переливались лучины. Кто-то кого-то встречал, кто-то, наоборот, захлопывал ворота, надеясь остаться в одиночестве. Маржана нашла избу Миловы по запаху и запрыгнула во внутренний двор.

У ведуньи теперь пахло не только травами, но и тоской. Видимо, добрые люди уже всё рассказали. Милова сидела на кухне. То ли творила злое заклятие, то ли избавлялась от собственной боли, скармливая её огню. Знать подробностей Маржана не хотела. Подпрыгнув, она перекинулась и рухнула на холодную землю человеком.

Как же вымотала её эта прогулка! Кости болели, живот крутило, а голова кружилась. С трудом поднявшись, она побрела к себе через задний ход. Одно радовало – зверь был доволен. Волку понравился Звенец и особенно – мясо. Ради такого стоило потерпеть несколько дней.

Топот, рыдания, стоны, а затем – тишина. Томаш прикрыл глаза и попытался вспомнить прошедшие дни, но в голове был сплошной туман. Как будто уснул в доме Горяты и очнулся в Звенеце. Удивление прошло спустя день. Он отлеживался, заходил на кухню, где его угощали похлёбкой, не задавая вопросов, а потом уходил к себе.

Когда появились силы, он встал, убедился, что ноги не подведут, и вышел через сени во двор. До жути хотелось сжать в руках кольцо, но его не было. Волку внутри это не нравилось: он скрёб лапами, переживал и просился на свободу. Томаш не мог перекинуться, и от этого на душе было ещё гаже.

Конечно, он пробовал его почуять. И оно отзывалось где-то далеко. В пределах Звенеца, но на другой стороне. То ли у княжеского терема, то ли на площади. Впрочем, это подождёт – куда больше хотелось увидеть брата и Славену. Томаш чувствовал: с ним и без кольца творилось что-то неладное, словно рёбра трещали и превращались в болотную жижу.

Он направился напрямую к детинцу. Грязный посад не радовал. Конечно, Томаш привык к засаленным лавкам и оборванной деревенской одежде, но видеть родной город таким было мерзко.

Воры, убийцы, любовники и беженцы, которым не повезло во время смуты, копошились ближе к окраинам. Чем дольше шагал Томаш по улицам, тем сильнее посад начинал напоминать огромного зверя с жаждой наживы. Он извивался и пытался схватить своими лапами каждого, кто был хорошо одет и сыт. Звенецкий посад смотрел на Томаша тусклыми огоньками, шептал на ухо мерзкие вещи – то, как одна кухарка зарезала другую или как двое влюблённых убили отца, не дававшего согласия. И это было не худшее. В одной стороне кричала девка, в другой плакал ребёнок, а совсем рядом ругались мужики, деля последнюю кружку хмельного варева. За спиной слышались охи и ахи – видимо, развлекался кто-то.

И запахи. Так пах Хортец, где заправлял Горята. Бедный, уставший, хмурый город. Услышав очередную перебранку, Томаш понял, насколько он устал убегать и барахтаться в грязи, давясь одним хлебом. Так не жили даже сенные девки в тереме. Хотелось отмыться, принять баню, надеть яркий кафтан, причесать волосы гребнем и явиться перед братом как следует. Тогда Томаш снова станет княжичем Добролесским, а не перевёртышем, что рыскал по деревням.

Спустя лучину он прошёл в детинец. Здесь было приятнее, хотя люди казались злее. Зато пахло пирогами и сбитнем, а в окнах пламенели яркие, толстые лучины, не тоненькие ветки и не крохотные куски. Возле каждой избы шумело: девки подбирали наряды, пробовали первые блины или носились по двору в тревоге. Томаш запоздало вспомнил, что пришло время Лели. Надо же – а ведь ещё недавно были Велесовы дни! Ему казалось, что весна придёт нескоро, а зима будет кусать её змеёй до последнего.

Радости на душе не было. Ничего там не было, кроме усталости и желания рухнуть в тёплую постель. Поэтому Томаш ускорился и, не останавливаясь у чужих домов, зашагал к терему. Кружевной, с резными коньками наверху, втрое больше купеческих и боярских, он возвышался над остальными, словно вожак – над стаей.

Томаш постучал в ворота. Во дворе кто-то смачно ругнулся, после зашагал вперёд и просунулся в окошко.

– Чего тебе? – показалось лицо ратника.

– Княжич я, – фыркнул он не без отвращения. Уж больно неприятной была рожа стражника, – Томаш Добролесский домой вернулся.

Тот захохотал.

– Скоморох, что ли? – ратник оглядел Томаша и усмехнулся.

– Если сам не веришь, прикажи послать за Славеной, – погромче сказал он. – Княжеская ведунья меня узнает.

– Ладно, – буркнул стражник. – Жди тут… княжич.

Томаш заскрежетал зубами от злости. Где это видано, чтобы его не впускали в собственный дом?! Ещё и посмеивались! Ничего, как только он отдохнёт, то сразу наведёт порядки. И этому тоже объяснит, кто на самом деле хозяин в тереме. Хорошо, что рожу запомнил.

Текла лучина. Томаш прислушивался. Сенные девки спорили, у кого блины лучше, у заднего входа лаял пёс. Ни топота, ни кряхтения Славены. Злоба подкипала, а вместе с ней и обида. На тех, кто забрал кольцо, на брата, на ратника, на… Маржану, чтоб её псы покусали. Надо ж было спутаться с девкой! Знал бы, что Велес не примет жертву – ни за что бы не повёл в лес.

Когда Томаш почти потерял надежду и перестал чувствовать собственные ноги, во дворе зашуршало. Ворота приоткрылись, и наружу вышла Славена вместе с ратником.

– Он? – хмуро спросил мужик.

– Томаш! – ахнула ведунья и схватила его за руку.

– Здравствуй, – оставалось улыбнуться, – я вернулся.

Теперь на него смотрели иначе. Ратник, сообразив-таки, что перед ним княжич, мигом отворил ворота и позволил пройти. Они возвращались в терем под любопытные взгляды и перешёптывания. Девки