— Насчет наследства?

— А это в том числе. Ты ведь явилась на готовое, когда Миша был уже состоятельным человеком.

— И что из этого?

— У меня дочь. Сама я тоже не зарабатываю миллионы! Думаю, нам есть о чем поговорить.

— Говорить нам, Надежда Ивановна, не о чем!.. Двести тысяч в зубы, а дальше как хотите.

— Тоня, ты понимаешь, что говоришь?.. Это бессовестно. И не по-человечески. Не говоря уже о родственных отношениях.

— Были родственные отношения, теперь кончились. Забыли, разъехались. Все!

— Антонина!

— Ой, мама, перестань! — вмешалась наконец Наташа. — Зря ты с ней споришь. Такие дела нужно решать в суде.

— Правильно дочка говорит, — кивнула Антонина. — Пишите заявление, нанимайте адвоката, судитесь, а я погляжу, что из этого выйдет.

— Выйдет, Антонина. Еще как выйдет. — Надежда Ивановна дрожащими от волнения руками сунула конверт с деньгами в сумку. — А если надеешься, что этой подачкой откупишься, сильно ошибаешься. Еще неизвестно, от чего умер брат.

— От пьянки.

— Не-ет, дорогая!.. Это надо еще доказать! Экспертиза нужна. И свидетели. Они смогут рассказать, как ты жила, с кем и когда.

— Ну и с кем же я жила? — с вызовом спросила Антонина.

— Один уже есть, — снова влезла в разговор Наташа. — И я его вам покажу.

— Это что ж за герой такой?

— Артур, который у вас работал. И с которым вы крутили шашни.

— Давай, приводи. Только где ты его сыщешь, если он давно уехал?

— Как уехал, так и приедет! И тогда посмотрим, у кого руки длиньше!

— Вот так, Тонечка, — злорадно кивнула Надежда Ивановна. — Так что жди свидетелей и суши сухари. А заявление наше уже в прокуратуре. И там твое дельце копают.

Наташа взяла мать под руку, и они быстрым нервным шагом направились к своей машине.

Антонина дождалась, когда уедут и они, не торопясь, направилась к своему минивэну. Опустила голову на капот машины и вдруг стала плакать, беззвучно, надсадно, сотрясаясь всем телом.

Влажный вечер опустился во двор, вокруг было тихо и печально, Антонина и Нинка сидели за столом, молчали, глядя в разные стороны.

На столе стояла самая простая закуска — нарезанный сыр, колбаса, намешанные в салат помидоры и огурцы с редиской.

Антонина взяла бутылку вина, налила сначала соседке, затем себе:

— Помянем?

— Что-то не хочется больше пить, — поморщилась Нинка.

— Думаешь, мне охота?

— Так и не будем. Лучше поговорим.

— Вроде наговорились уже. Башка трещит, — сказала Антонина.

Нинка пересела к ней ближе:

— Вопрос можно?

— Если дурацкий, то нельзя.

— Родственников поперла?

— Поперла.

— Зачем?

— Жадные и дурные. Наследники! Дом отдай, кафе еще отдай, денежек отвали. Ты бы не поперла таких?

— Наверное, тоже поперла бы, — засмеялась Нинка. — Но хоть что-то дала?

— По сто тысяч каждой в зубы. А откуда больше? Еще неизвестно, как буду выпутываться из Мишкиных долгов.

— У Мишки долги? — удивилась Нинка. — Я тебя умоляю. Покопайся, поройся в закромах-сусеках, такого богатства нагребешь, мама не горюй! Кури сигарету, валяйся на диване, ни о чем не думай. Он же хомяк был еще тот. Все себе, себе. Думал, тысячу лет проживет.

Антонина подняла на нее уставший взгляд:

— Больше вопросов нет?

— Один, — сказала Нинка.

— Гони.

— Куда подевался твой Артур?

Лицо Антонины стало злым:

— Все покоя тебе не дает?

— Как бы он тебя не стал доставать своим покоем! Он правда уехал?

— Нинок, послушай… Во-первых, он не мой. А во-вторых, мне плевать, уехал он или нет. Моя совесть чистая, и бояться мне некого.

— Молодец. Ответила, — удовлетворенно кивнула Нинка. — Больше вопросов нет. Но могу объяснить, почему так цеплялась. — Она взяла свой стакан, сделала пару глотков вина. — Я ведь не сидела эти дни сложив ручки. Да, позвонила Павлу Анатольевичу, даже съездила потом, объяснила, что да как.

— Я тебя об этом просила?

— Личная инициатива! — объяснила Нинка. — Паша говорит, что помочь пока не может. Даже из уважения! Боится засветиться.

— Кажется, был уже разговор. Не может, и не надо. Мне бояться нечего.

— А твои дела с Артурчиком? Если он вынырнет вдруг, тебе будет сложнее. Паренек молодой, красивый, рукастый, но глупенький. Вдруг брякнет что-то не то. Ты же с ним чирикалась? Причем не один раз.

— Не было. Ничего не было, — сказала Антонина.

— Только мне не свисти, ладно? Когда предъявят фотки, сама все поймешь.

— Какие фотки? — удивилась Антонина.

— Есть некоторые.

— Михаил тоже говорил про какие-то фотки…

— Михаил, может, и говорил, а прокуратуре покажут точно.

— Знаешь или догадываешься?

— Прикидываю. Поэтому, вдруг раньше времени объявится голубок, предупреди, что лучше ротик нитками зашить, чем лишнее болтать.

Прокурорский работник Михеев, молоденький, в очках, розовощекий, с нежным пушком на скулах, поставил в бумагах какую-то закорючку, поднял глаза на посетительницу.

Антонина была в траурной одежде, строгая, печальная, даже надменная.

— Ну, все… Формальности улажены, теперь перейдем к конкретике. — Михеев откинулся на спинку стула, слегка, для важности, прищурил глаза. — По нашим сведениям, ваш покойный муж крайне редко впускал в дом чужих людей. То есть вы жили почти нелюдимо. Это так?

— Да, так, — кивнула Антонина. — Михаил Иванович не любил посторонних.

— С родственниками у него тоже не было отношений?

— Не было. Сестру недолюбливал, племянницу вообще терпеть не мог.

— Но кто-нибудь все-таки бывал… точнее, проживал в вашем доме?

— Проживал. Но это так, случайно.

— Кто этот человек?

— Работник… Артур… сейчас вспомню фамилию… Гордеев?..

— Вы даже фамилию не совсем помните?

— А мне зачем? Работник, ну и пусть себе работник. С ним больше общался Михаил Иванович.

— Артур Гордеев — родственник вашего супруга?

— Нет.

— Значит, он ваш родственник?

— Ничей он не родственник. Просто приехал на заработки.