Будучи таким образом, полностью экипированным, вечером я покинул наши расположения и отправился в Мерфрисборо. До утра я ехал в полном одиночестве, а потом остановился, чтобы позавтракать в одном доме у Стюартс-Крик. Там я познакомился с человеком, который говорил, что едет в Мерфрисборо, и предложил мне продолжить путь туда вместе с ним, и я, конечно, был рад его обществу. Во время дружеской беседы он рассказывал мне о Харди и других южанах-офицерах, я был доволен, что он являлся шпионом мятежников, и совсем недавно вернулся из Нэшвилла. Он был высоким и стройным человеком, с открытым и приятным лицом, но, тем не менее, по нему было видно, что он очень не глуп и способен на многие хитрости. Он был очень злобно настроен против янки, и рассказал мне столько об их подлости и низости, что мне никогда бы в голову не могло прийти, что они на такое способны. Все это я отложил, как говорится, «в запас», чтобы в точности повторить самим «джонни», когда обстоятельства потребуют от меня красочно очернить своих друзей.

Мы пересекли Стюарт-Крик и Оверолл-Крик, и уж только после этого впервые увидели далеко перед собой несколько мятежников-часовых. Они подошли к нам, чтобы узнать, чем мы занимаемся, откуда мы, куда направляемся, etc. Мой спутник спешил, но я хотел немного задержаться с ними, чтобы выудить из них как можно больше имевшейся у них информации. Столь же общительные, как и я, они многое рассказали мне о состоявшейся у них несколько дней назад стычке с 4-м Огайским кавалерийским, при этом сильно преувеличивая свои личные подвиги. Они называли парней из 4-го Огайского ни много ни мало, как отъявленными трусами, что меня очень сильно бесило, но, чтобы не раскрыться, я был вынужден сдерживать себя. Едва ли они могли представить, что в тот момент они разговаривали с одним из этого самого полка, и менее всего подозревали, как болят мои пальцы от желания пристрелить их. Если бы не строгие инструкции генерала, я бы плюнул и дал им бой. Но впереди меня поджидало еще более серьезное испытание. Один из этих негодяев, шумно и с радостной руганью протянул мне револьвер, сказав, что он был захвачен в бою с 4-м Огайским кавалерийским накануне, и что у самого капитана Моргана на поясе висело восемь таких револьверов. Я осмотрел револьвер, и, несмотря на то, что он показался мне очень знакомым, я вернул его обратно со словами, что я никогда прежде его не видел.

Затем мое внимание переключилось на их ружья. Я заметил, что я никогда не видел ничего похожего, и совершенно невинно поинтересовался, было ли у янки нечто подобное.

— Нет, — ответил человек, — это английские ружья, и, конечно, на их затворах красовались накладные бляшки с отштампованной на них короной и словами «Тауэр, Лондон». Патруль состоял всего лишь из трех человек, и в тот момент, когда тот парень дал мне свой пистолет, их оружие лежало у ограды, на некотором расстоянии от них, так что я мог спокойно пристрелить всех троих и им ничто не могло бы помочь.

Тем, кто направлялся на Юг, никаких пропусков не требовалось, но на Север, без разрешения Харди никто попасть не мог. По прибытии в Мерфрисборо я обнаружил, что его охраняют кавалерийский батальон Моргана и три роты техасских рейнджеров. Теперь у меня и в мыслях не было тут задерживаться, напротив, двигаться дальше, что я и продолжал делать неуклонно, но осторожно, и я как раз проезжал через городскую площадь, когда меня приветствовал стоявший на тротуаре мой старый знакомый — мы давно дружили и когда-то вместе служили в полку Джонстона в Техасе. Я собирался пересечь границу под именем Джорджа Адамса, — до сего дня никто не спрашивал, как меня зовут — и это было как нельзя более кстати для меня, так как в противном случае, меня сразу же схватили.

Пока мы так беседовали, постепенно вокруг нас столпилось много людей — они хотели знать, что нового в Кентукки, как мне удалось пройти через расположения янки, а также услышать ответы на многие сотни подобных вопросов. Я сказал им, что пересек Теннесси в 16-ти милях ниже Нэшвилла, возле Понд-Крик, а следовательно, не был у янки, напротив, обошел их, прошел вдоль Ричленд-Крик, а далее у Дэвидсона пересек Шарлотт-Пайк. Я погостил в своем доме, сказал я, а теперь возвращаюсь в Техас. На вопрос, где я живу, я ответил им — в графстве Бурбон, штат Кентукки, а когда они интересовались причинами моего возвращения в Техас, я сказал им, что я уже много лет живу в этом штате, и мой техасский друг полностью подтвердил мои слова.

Потом я повернулся к рейнджеру и задал ему столько вопросов, что он едва успевал отвечать на них. В течение всего времени, пока я отвечал на вопросы толпы, очень импозантный и одетый в простого покроя черный костюм мужчина, неспешно прохаживался туда и сюда и прислушивался к нашим разговорам. Он очень подробно расспрашивал меня своим мягким, но глубоким и мужественным голосом, а потом спросил, был ли я в находившемся недалеко отсюда Лексингтоне. Я ответил ему, что был там. Он поинтересовался тамошними новостями, и я как раз подробно рассказывал ему о том, что там происходит, когда подошедший к этому человеку офицер, обратившись к нему как к капитану Моргану, сообщил ему о каких-то неотложных делах.

Ух, на какое-то время на моей голове стало холодно, вся кровь хлынула к моему сердцу, но я не думаю, что мои чувства отразились на моем лице, поскольку в одно мгновение я осознал всю степень опасности моего положения, и я вновь стал дьявольски осторожен, но, тем не менее, пока он удалялся, я успел внимательно рассмотреть его. Рост — около 5-ти футов и 10-ти или 11-ти дюймов, стройный, румянощекий, круглолицый, черты лица мужественные, светло-серые или светло-голубые глаза, огненно-рыжая эспаньолка и коротко подстриженные, с легкой рыжиной, светло-каштановые волосы. Очень благородной внешности и с приятными манерами. Он, казалось, был всеобщим любимцем, поскольку, всего времени, когда он удалялся, все глаза, казалось, следовали за ним, и, возможно, именно это стало причиной того, что наша беседа практически пролетела мимо ушей окружавших нас людей. Я не мог не чувствовать гордости от того, что теперь я могу сообщить генералу Митчеллу, что я видел самого человека, которого он поручил мне найти.

После ухода Моргана мой друг из Техаса заметил, что в батальоне Моргана очень много ребят из Лексингтона. Я спросил его, есть ли кто-нибудь из них сейчас в городе.

— Собственно, нет, — ответил он, а затем, обратившись к стоявшему рядом человеку, он спросил:

— Джим Б. сейчас в городе?

— Нет, — таков был ответ, к моему большому облегчению, — он в патруле, и с минуты на минуту мы ожидаем его появления.

Этот Джим Б. родился в Лисберге, там же, где и я, и мог бы подтвердить, что я из Огайо. Однако, несмотря на некоторую растерянность, я выразил сожаление, что не могу подождать и увидеть его. Затем, изменив тему разговора, спросив, есть ли в команде еще какие-нибудь бурбонские «мальчики», я счел, что именно сейчас самое время распрощаться и не стремиться приобретать какие-либо новые знакомства. Мой компаньон сел на лошадь, и мы отправились в Шелбивилл.

В пяти милях от города мне стало плохо, и настолько, что я был вынужден остановиться у ближайшего дома. Я хорошо знал, что мой компаньон очень хотел добраться до Шелбивилля тем же вечером, а что до меня, мне вообще он не был нужен. Сообщив ему о своем плохом самочувствии, я сказал ему, что, к сожалению, мы должны расстаться, и потому, стоя у располагавшегося у обочины дома, я пожелал ему «счастливого пути».