Через несколько минут она уже шла следом за знахаркой по узкому коридору к лестничному пролету и дальше, к винтовой каменной лестнице, что вела в мансарду.

Мэргрид уже разбудила Бет, юную служанку, спавшую в соседней комнатке, чтобы та приглядывала за больным. Похоже, бедняжке Бет здорово доставалось при этом, так что Мэргрид спешила ей на помощь.

Дункан сбил с кровати простыни и ворочался с боку на бок, пока служанка пыталась удержать у него на лбу влажную тряпицу. При его росте и силе две женщины сдержать его не могли, поэтому Джинни следовало помочь, но она застыла.

Не от холода. В комнате было жарко, даже душно, хотя горела всего одна свеча. Жар исходил от Дункана, а застыла она от страха. Стараясь взять себя в руки, Джинни сделала несколько шагов вперед.

«О Боже! — Она сдавленно охнула и прижала кулак ко рту. — Я не могу».

Свеча отбрасывала достаточно света, чтобы разглядеть болезненный предательский багрянец на его щеках. Губы уже побелели, а скоро, Джинни это знала, они потрескаются от жажды, которую невозможно утолить.

Она невольно отпрянула.

Мэргрид заметила потрясенное лицо Джинни. Их понимающие взгляды встретились. Старушка знала, как отчаянно госпожа боролась за жизнь мужа и как тяжело переживала свое поражение.

На глаза Джинни навернулись слезы. «Будь счастлива, Джинни. Прости меня». Это были последние слова, сказанные ей Френсисом, словно во всем был виноват он, а не она.

Она не хотела об этом думать. Господи, ну зачем он вернулся?

Тело Дункана свело судорогой. Он громко закричал — демоны лихорадки завладели им, сжимая в своей свирепой хватке.

Можно просто дать ему умереть, и беды кончатся.

Мысль исчезла так же быстро, как появилась, но злобный порыв потряс Джинни. Боже милостивый, откуда это в ней? Значит, гнев кроется глубже, чем она думала до сих пор. Раны скрыты, но не исцелились.

Она должна уйти отсюда… Однако ноги ее словно вросли в пол.

— Миледи? — окликнула ее Бет, широко распахнув встревоженные глаза.

Джинни сделала глубокий вдох и оторвала взгляд от мужчины, распростертого на кровати.

— Все в порядке, — заявила она. Ужас внезапно отпустил ее. Сознание прояснилось. Пусть он ее бросил, она с ним так не поступит. Она просто не может позволить ему умереть и даже не сделать попытки его спасти. Это будет ее вина.

Может быть, она не в силах помочь ему восстановить доброе имя, но должна спасти ему жизнь.

Расправив плечи, Джинни приготовилась к борьбе. Быстрыми, решительными шагами она подошла к кровати и заняла место Бет. Намочив ткань в миске с холодной водой, она отжала ее и положила на лоб Дункану, бормоча успокаивающие слова, пока Мэргрид обрабатывала воспалившуюся рану.

Услышав ее голос, он слегка успокоился. Его глаза открылись, на мгновение задержались на лице Джинни и снова закрылись. Жар лихорадки ослепил его, но Джинни почему-то казалось, что Дункан ее узнал.

Два долгих дня и две бесконечных ночи она оставалась у его постели, сражаясь с преисподней, пытавшейся его поглотить, и не зная, будет он жить или умрет. Она не отходила от Дункана. Ни Мэргрид, ни свекровь, ни даже встревоженная дочь не могли выманить ее из комнаты. «Я сделала бы то же самое для любого, — твердила себе Джинни. — Это мой долг!»

Но это вовсе не походило на долг, скорее, на изгнание бесов. Чем сильнее лихорадило Дункана, тем больше терзалась Джинни. Чувства, так давно похороненные, кипели, стремясь вырваться на поверхность, как вулкан, готовый извержению. Джинни то проклинала его, посылая ко всем чертям, то молилась, заклиная всем, что у нее имелось в жизни.

И в предрассветные часы второй ночи он очнулся. В горячечном бреду выкрикнул ее имя и обмяк. Замер как мертвый. В точности как Френсис.

Сердце панически сжалось.

— Нет! — закричала Джинни, тряся его. — Будь ты проклят, Дункан! Ты не имеешь права умирать! Я не хочу! — Она еще не успела сказать ему, как больно он ей сделал. Как страшно ей было остаться беременной — и одной. Как сердце ее разбилось, как она хотела только одного — свернуться клубочком и плакать, плакать, а приходилось быть сильной. Как ей пришлось выйти замуж за нелюбимого мужчину, чтобы уберечь ребенка от последствий собственной неосмотрительности.

Джинни трясла его снова и снова, но он не подавал признаков жизни. Услышав ее голос, проснулась знахарка и кинулась на помощь. Мэргрид положила руку ему на сердце и приблизила щеку к губам. Когда старушка выпрямилась, Джинни поняла по ее лицу, что дела плохи.

— Мне очень жаль, миледи. Горячка ослабила его сердце и легкие.

Джинни упрямо замотала головой, отказываясь поверить, что этот несокрушимый мужчина может потерпеть поражение в битве за жизнь. Глубоко в душе она знала — он не умрет. Он не может ее бросить. Она ему этого не позволит.

«Господи, как я люблю тебя!» Тогда она прикипела к нему всем своим девичьим сердцем. И сейчас думала только об этом. Положив голову ему на плечо, на то самое памятное теплое местечко, она всхлипывала, горюя по той девушке и по той любви. Она оплакивала предательские обстоятельства, оторвавшие их друг от друга, свою утраченную невинность, свои утраченные мечты и сына, никогда не знавшего отца. Она плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

— Ты уже ничего не сможешь для него сделать, девочка, — ласково сказала знахарка.

Может, и нет, но она попытается. Дункан сильный — сильнее всех известных ей мужчин. Горячка, обрушившаяся на него с такой мощью, лишила его сил, но Джинни знала: если кто-нибудь и может выдержать такую хворь, так это Дункан.

Мэргрид ушла, оставив Джинни нести свою одинокую вахту. И утром третьего дня она была вознаграждена за свою веру. Когда над горизонтом забрезжили первые лучи рассвета, Дункан открыл глаза — синие, ясные и живые, какими она их помнила.

Он впился в нее взглядом — слабым и немного растерянным, но вполне осознанным.

— Как ты могла выйти за него замуж, Джинни? Как ты могла выйти за другого?

Чувство, прозвучавшее в его голосе, растревожило ее сердце. Конечно, он не понимает, что говорит, но это не умаляет его искренности.

Значит, Дункану не все равно. Может быть, этого недостаточно, чтобы доверять ему, но не одна она страдала, когда им пришлось расстаться. Горло сжалось. Джинни по-настоящему тронуло это неожиданное откровение.

— У меня не было выбора.

Но Дункан уже не слышал ее, он провалился в целительный сон.

Джинни долго смотрела на него, пытаясь понять, что же это значит.

Потом, измученная, она встала. Ноги дрожали, но она медленно прошлась по комнате.

Все кончилось. Она чувствовала себя так, словно после десяти лет страданий наконец-то стала свободной. Дункан будет жить, а она все-таки хоть как-то примирится с прошлым.