том, что осталось после Гоголя. Текст всех трех главных сочинений приготовлен уже к изданию, и наш почтенный Сочлен ожидает только благоприятных обстоятельств, чтобы приступить к нему. Прошедшим летом он совершил поездку в Малороссию и собрал в семействе Гоголя многие материалы для его биографии, Отделением нашим порученной Академику Шевыреву[340].

Остается не до конца проясненной степень участия в подготовке рукописи «Мертвых душ» племянника Гоголя Н. П. Трушковского. С одной стороны, как вспоминал Д. А. Оболенский, текст второго тома был «восстановлен» Шевыревым, «которому Гоголь успел прочесть почти весь второй том» и который «мог один только, по памяти, восстановить текст, ближе всего подходивший к той редакции, которая была сожжена», «при содействии племянника покойного Гоголя г. Трушковского»[341].

Однако этому противоречит заявление самого Шевырева, сделанное по поводу статьи С. Т. Аксакова «Несколько слов о биографии Гоголя»[342]. Оскорбленный словами Аксакова о том, что, дескать, ожидание «всех обращено на <…> тех, кому поручены литературные дела покойного»[343], и увидев в этом прямой выпад против себя, Шевырев пишет М. П. Погодину:

Я воспользовался этим случаем, чтобы напомнить В. И. Назимову об издании сочинений Гоголя, и сказал: «Если цензура позволяет сказать, что ожидание все устремлено только на семейство Гоголя да на меня, то, стало быть, она признает всякие препятствия, ей известные, по которым остановлено издание, уже несуществующими, если только не хочет свалить на меня одного вину ожидания». <…> Что касается до меня, мне, конечно, тяжело. Никто не скажет о том, что уже мною сделано по смерти Гоголя. Все свободное время я отдавал на приготовление текста Мертвых душ, Размышлений о Божественной Литургии и Авторской исповеди. В отчете академическом это напечатано. Аксаков о том не скажет. Московские ведомости, разумеется, рады будут скрыть это. Спасибо Современнику: враги открывают, но, разумеется, не все. В отчете сказано, что текст всех трех главных сочинений уже приготовлен к изданию; Современник же говорит, что я только еще занимаюсь его приготовлением. <…> Никто мне не помогал и до сих пор не поможет в этом деле, а только каждый действует в утешение своего самолюбия[344].

С какой рукописью работали Шевырев и Трушковский: текстологическая справка

Сохранившиеся от сожжения автографы второго тома «Мертвых душ», таким таинственным образом найденные в завалившемся куда-то портфеле, представляли собой пять отдельных тетрадей, содержащих в себе соответственно пять глав (всего 75 листов архивной нумерации). С. П. Шевырев, занимавшийся после смерти Гоголя разбором и переписыванием содержавшегося в тетрадях текста, увидел в них черновую редакцию, предшествовавшую тексту, который сжег Гоголь и который слышали в его чтении многие из его знакомых. Определение «Списано с черневых (здесь и далее так! – Е. Д.) тетрадей, найденных после покойного Гоголя» фигурировало и на заглавном листе главы I писарского списка второго тома, который племянник Гоголя Н. П. Трушковский представил в Московский цензурный комитет (см. с. 413 наст. изд.). Это же определение Трушковский повторил и в предисловии к изданию «Сочинений Гоголя, найденных после его смерти»: «…списаны с черневых, давнишних тетрадей, нечаянным образом уцелевших от сожжения»[345]. Последующие издатели эту версию дополнили и уточнили, указав на то, что главы второго тома были «тщательно списаны самим Гоголем с предшествовавшей им черневой рукописи и потом уже испещрены множеством разновременных поправок»[346].

Действительно, в рукописи всех пяти сохранившихся глав отчетливо выделяются два слоя: 1) нижний, возникший в результате перебеливания некоей ранней и не дошедшей до нас редакции, и 2) образовавшийся в результате позднейшего внесения правки верхний, который принято считать новой редакцией. Правка эта в сохранившейся рукописи до конца не была доведена, но носила скорее «характер конспекта, набросанного для памяти», как утверждал Н. С. Тихонравов[347]. Она имела ряд неотмененных вариантов, некоторые из них были вынесены на поля, и связь их с первоначальным текстом устанавливалась трудно. Окончания многих слов оставались недописанными, некоторые слова сливались в одно; в нескольких местах текст обрывается в самом начале фразы. Возможно, что именно эта правка и легла в основу последней сожженной редакции второго тома. Но при этом, по сравнению с верхним слоем, нижний слой рукописи отличался относительной завершенностью.

Таким образом, найденные рукописи, будучи единым текстом, содержали в себе, тем не менее, две редакции: более раннюю, прочитываемую в нижнем слое автографа, и позднейшую, в которой нижний слой частично присутствовал, но был обильно «инкрустирован» внесенной позже правкой.

Помимо двух редакций, образуемых нижним и верхним слоями рукописи, критерии как формального порядка (тип бумаги, почерк, чернила), так и содержательного указывали на то, что пять дошедших до нас тетрадей второго тома относились как минимум к двум (на самом деле их даже больше) хронологически разным редакциям. Так, первые четыре главы являют собой определенное единство как в верхнем, так и в нижнем слое, что существенно отличает их от последней из найденных глав, которая, как уже было сказано выше, по-разному именуется в разных источниках: то главой пятой, то заключительной. Иногда же вместо порядкового номера текст этой главы предваряет типографский вопросительный знак.

Работая над первыми четырьмя главами, Гоголь использовал крупноформатную писчую, средней плотности бумагу, неровно сложенную пополам и сброшюрованную в тетради. Последняя глава была написана на тонкой глянцевой бумаге, которую Гоголь использовал обычно для беловиков.

Существенно различались главы и слои рукописи также и по почерку, который в особенности в нижнем слое был крупный, округлый, характерный для Гоголя более раннего времени.

По поводу хронологической соотнесенности первых четырех глав с последней главой исследователями и издателями второго тома высказывались диаметрально противоположные мнения. Первый издатель второго тома Н. П. Трушковский, исходя из того, что время действия последней главы отделено довольно большим промежутком от времени действия четырех первых глав, называя гоголевский почерк этой главы «несколько дрожащим, отличным от четырех первых»[348], склонен был считать, что она была написана позднее четырех предыдущих, и относил ее «к последним главам второго тома, а кто знает? может быть и к первым главам третьего»[349]. В пользу данной версии можно заметить, что и в самом деле медные чернила нижнего слоя последней главы совпадают с теми, которыми Гоголь частично правил уцелевшие первые четыре главы. Но при этом здесь, как и в других случаях, критерий почерка и чернил остается слишком субъективным, чтобы можно было с уверенностью говорить о более поздней датировке пятой по счету главы в сравнении с другими главами.

Противоположной версии придерживался Н. С. Тихонравов, полагавший,