Потом кончиками пальцев – хотя и был по-прежнему в перчатках – выудил из конверта сложенный пополам лист.

Осторожно развернул его и положил на полочку перед собой так, чтобы и Шувалову было удобно прочесть это довольно странное послание.

Текст был набран компьютерным способом и распечатан на принтере; буквы крупные, так что не пришлось даже напрягать зрение.

Текст найденной в ячейке записки гласил:

«ПЛАНИРУЕТСЯ МОЩНАЯ АКЦИЯ ПРОТИВ СТРУКТУР И ИНТЕРЕСОВ ГАЗПРОМА. ОПЕРАЦИЯ ТЩАТЕЛЬНО ПРОДУМАНА И ПОДГОТОВЛЕНА. ДЕНЬГИ НА ЕЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПРОПЛАЧЕНЫ, ПРОЦЕСС – ПОШЕЛ.

МЕРОПРИЯТИЕ ВКЛЮЧАЕТ В СЕБЯ АКТИВНЫЕ СИЛОВЫЕ МОМЕНТЫ. ВОЗМОЖНЫЙ УЩЕРБ – МНОГИЕ МИЛЛИАРДЫ ДОЛЛАРОВ, А ТАКЖЕ НЕ ПОДДАЮЩИЕСЯ УЧЕТУ ИМИДЖЕВЫЕ ПОТЕРИ ДЛЯ ГАЗПРОМА И РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.

НАЧАЛО НАМЕЧЕНО НА 15 ИЛИ 16 ИЮЛЯ С.Г.

С РИСКОМ ДЛЯ ЖИЗНИ МОЖЕМ СООБЩИТЬ ИНФОРМАЦИЮ, ОБЛАДАЯ КОТОРОЙ РОССИЙСКИЕ СПЕЦСЛУЖБЫ СПОСОБНЫ ПРЕДОТВРАТИТЬ ГУБИТЕЛЬНУЮ АКЦИЮ. ЛИБО – МИНИМИЗИРОВАТЬ ПОТЕРИ ДЛЯ КОНЦЕРНА И СТРАНЫ.

ЦЕНА ВОПРОСА – 50 000 000 $. ПРОПИСЬЮ: ПЯТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ США.

ДАЛЬНЕЙШИЕ ИНСТРУКЦИИ ПОЛУЧИТЕ ОТ ПОСРЕДНИКА…»

Рейндж, чтобы не сойти с ума, перепробовал множество занятий: играл в шахматы – вслепую, в уме, потому что доски и фигур он не имел, читал вслух известные ему стихи и придумывал собственные (получались дрянные стишки, в основном матерные), орал во всю глотку песни из репертуара Высоцкого и отжимался по многу раз от мягкого, рыхлого пола…

Когда в «сурде» прозвучал мужской голос, он поначалу даже не поверил: подумал, что у него начались слуховые галлюцинации.

– На выход, Мокрушин! – громыхнуло откуда-то из тошнотно-кремовых далей. – Проследуйте в дверь… открыто!!

Он обернулся и тупо уставился на дверь. Оказалось, что она – дверь – и вправду распахнута настежь. Рейндж изумленно поскреб заросший щетиной подбородок – ну и ну, может, она открыта уже давно?.. А он, сущий идиот, просто этого не замечал?

– Быстрей! – поторопил его голос. – Нет времени на разные спектакли!

Мокрушин, громко сглотнув, перешагнул через низкий порожек. Он оказался в коридорчике длиной в четыре или пять шагов. С тихим жужжанием у него закрылась за спиной дверца проклятой «сурды». Он прошел вперед, ощупал пальцами дверной проем… Ни фига, попробуй-ка открой, если нет дверной ручки и вообще не за что ухватиться!

Пришедшая ему в голову мысль заставила его похолодеть…

Состояние, которое его внезапно охватило, было – на секунды – где-то уже за гранью человеческого страха, ибо он в своей жизни столько раз преодолевал страх, что это чувство уже не имело над ним столь большой власти, как прежде.

Он не знал, не имел представления, как наказывают тех, кто не прошел «внутреннее расследование». Тех, кто признан кем-то «наверху» виновным в тяжком преступлении.

Вот как, значит: расстрельный коридорчик…

«А ведь тебя сейчас шлепнут, Володя. – Эту мысль словно подумал не он сам, а кто-то другой, прощающийся с жизнью. – Очень удобный для этих целей коридор: пристрелят через «амбразурку»… Сунут ствол в дырочку и шмальнут в твою бедовую голову…»

Он застыл на одном месте; волосы непроизвольно зашевелились, как змеи… В любую секунду он ожидал удара, взрыва, мгновенной боли и тотальной темноты…

Ему показалось, что он вот-вот и сам помрет, если в него не шмальнут через «дырочку»…

Когда открылась дверь, он не то что вышел, а едва выполз из нее.

Кое-как встал на ноги…

Уставился на двух людей, которые стояли в «предбаннике» – дверь в другое помещение тоже была открыта.

С трудом их опознал – это были генерал-майор Шувалов и полковник Заречный.

– Ну что, Мокрушин? – подчеркнуто сухим тоном сказал Шувалов. – Я вижу, вы тут неплохо провели время. Отдохнули, выспались… и с мыслями подразобрались? Говорят, даже песни на радостях пели…

– Спасибо, товарищ генерал, – едва разлепив губы, сказал Рейндж. – Много д-думал… б-было о чем…

– Да, думать – полезно, – сказал Заречный. – Всегда, а не время от времени. Причем самый полезный орган в этом деле – голова… а не что-то другое, гвардии подполковник Мокрушин!

– Все? – Мокрушину казалось, что у него под ногами не твердый пол, а пляшущая палуба. – Я могу быть свободен? Мне вроде отпуск полагается… или я что-то путаю?

– Для начала примите душ, – сказал Заречный. – Потом, когда приведете себя в порядок, примете участие в служебном совещании! Мы тут пашем, понимаешь ли, в поте лица, а он – песни поет?!

– Идите, идите, Мокрушин. – Шувалов легонько подтолкнул его к выходу. – Давай двигай… в темпе… совсем нет времени!.. Родина-мать зовет!

У Оксаны Палей, коренной киевлянки, в городе была тьма знакомых. Но ни одного такого, к кому она могла бы заявиться ранним утром или хотя бы позвонить и попросить о помощи.

Хотя…

Она вспомнила об одном довольно экстравагантном типе, с которым близко сошлась во время событий на Майдане. У которого не раз бывала на его квартире, представляющей из себя нечто среднее между мастерской художника и залом ожидания небольшого вокзала. У Оксаны не было с ним интимной связи. Хотя бы потому, что у Луки – вообще-то фамилия этого человека была Лукин, но окружающие почему-то звали его именно Лукой – и без нее всегда хватало поклонниц. Он был, как говорят, широко известен в узких кругах – Лука рисовал свои странные, чем-то похожие на самые отвязные фантазии Сальвадора Дали картины с непостижимой скоростью. Но еще быстрее он их раздаривал и продавал за бесценок любому, кто – чаще на словах, притворно – видел в нем «гениального художника», кто находил в его творчестве «искру божественного вдохновения»…

Лука жил сравнительно недалеко от того места, где Оксану Палей – уже по второму разу – едва не прихватили какие-то преследующие ее невесть за что головорезы, – в районе Воскресенки.

Соблюдая осторожность, передвигаясь в основном дворами, она вскоре вышла на проспект Алишера Навои. Поскольку бывала здесь не раз и не два, то без труда нашла светло-серую пятиэтажку, в которой проживал этот непризнанный «гений». К счастью, дверь подъезда не была оснащена замком и домофоном. Оксана свободно вошла в пропахшее окурками и запахами борща парадное и стала подниматься по лестнице – на последний, пятый этаж… Утопила пальцем кнопку дверного звонка. Потом еще раз, задержав палец на кнопке… Она отчетливо слышала переливчатое соловьиное техканье, но других звуков из-за двери до нее не доносилось…

Оксана уже было подумала, что хозяина нет дома, что он застрял на ночь где-то в компании своих знакомых, и собиралась чапать вниз, на выход, как вдруг распахнулась дверь – на ширину цепочки.

– Хто там?

– Это же я, Лука! – обрадовавшись, сказала Оксана. – Не узнал?