Жениться ты не хотел, но Оля была так счастлива тобой, что никуда не денешься. Ребенок родился не сразу, через два года после свадьбы. Повезло, родители исхитрились устроить вам квартиру, ты лично таскал с помойки венские стулья – их там было не перечесть, – красил в белый цвет, а обои валиком – в желтый и оранжевый, очень стильно. Родители и незамужняя тетка успели полюбить крошечную кареглазую девочку, ну и Олю отчасти. Хотя, конечно, мечтали, что невестка будет еврейкой, на худой конец – русской. Это беда, что в твоей институтской группе оказалось так мало девушек, а ты еще не понимал, что с тобой будет счастлива любая. Но догадывался, потому что у Оли была подруга Марина…

Марина красива: большая грудь, высокий рост, светлые глаза и волосы, тонкие изогнутые брови: полная противоположность Оле. Вы считали, что Оля ни о чем не догадывается, вместе ездили в роддом, а оттуда тоже вместе в пустую квартиру. Марина, ко всем прочим достоинствам, еще и восхитительно простодушно глуповата. Однако дело шло к переменам, в государстве, не в семье. А родителей уже нет, есть три квартиры и дочь, жена и подруга жены. Оля сама предложила ехать в Израиль, она приняла гиюр, для чего год ходила в синагогу на Лермонтовском проспекте.

Время шло, да. В магазинах становилось меньше продуктов, в конце концов осталась одна морская капуста в жестяных банках по семнадцать копеек, если не по семь. Работа пока еще была, у тебя оказалась специальность, востребованная во все времена: строительная такая специальность; какой бы кризис экономики ни разразился, людям в городах нужны водопровод, а пуще канализация, специалисты-проектировщики выживут. А если выйти на заказчиков-нуворишей – от работы не продохнуть. Заказчики были, те же самые заказчики, что у отца, в общем-то. Правда, отец работал ювелиром.

Ты спал по пять-шесть часов, много работы. Но семья же, пусть две квартиры сдаются. Семья. Оля тоже работает, значит, дочке нужна няня, родители жены так и не примирились со смешанным браком. А у Марины с работой проблемы, у нее другая специальность, невостребованная, то есть надо помогать.

Вы оформляете документы с женой и дочерью, едете в Израиль, не в Америку, как большинство. Ты знал, что все получится, ты же счастливчик, крепкий, как камень. Знал, когда мыл тарелки в кафе, в Хайфе, знал, когда тащил с помойки диван в съемную квартиру, знал, когда шел на рынок после закрытия за брошенными торговцами фруктами. Диван застрял на втором этаже. Надо было на четвертый. Ты тащил его с приятелем, на втором, основательно застряв по жаре, вы легли на диван, он еще и не складывался, продремав сиесту, проснулись отдохнувшие, распахнули окно на лестнице и выкинули диван наружу; действительно, счастливчикам не нужны диваны с помойки. Венские стулья, выкрашенные белой краской – дело другое, стулья, они воздушные.

И работа пошла: проклюнулась, вылупилась, встала на ножки и принялась клевать по зернышку, по два, по четыре. И время пошло, побежало по два, по четыре года против одного в прошлом, то есть быстро и еще быстрей. Денег стало не то чтобы хватать, но квартиру снял побольше, дочка выросла: справился с образованием и ее нарядами, Марину не забывал, там, у них, денег-то совсем не стало. У Марины в частности. Помогал. Ты счастливчик. Крепкий, как камень.

Да нет же! Это были одни понты! Один тот диван, якобы с помойки, чего стоил! Съемная дешевая квартира, постоянные долги, затраты не по доходам. А уж амбиций – боже мой! Гости приезжают, и он все приглашает, приглашает, каждому гостю надо показать, что живет хорошо; занимает у друзей на еду, на подарки. Ну работа есть кой-какая, а кто в Израиле без работы – только совсем пропащий. Квартиру снял – о! диван нашел по объявлению, не на помойке, самовывозом бесплатно. Он-то решил самовыносом. Ну, с четвертого этажа до второго как-то дотащили – жара была такая, что держись. На втором решили передохнуть да и заснули на этом диване. Проснулись через пару часов – а, ну его на фиг, сказал он, и выкинули диван из окна. Бедная бабка, что отдала ему этот диван, наверняка выслушала от соседей много не самых лучших слов на двух языках, а потом еще и грузчиков заказывала, до помойки дотащить: развалился малость, когда приземлялся. Диван добротный, да, "ракушка", флоком обтянутый. Но неподъемный.

Жена его Оля совсем бестолковая, и хозяйка никакая, пылесос из стены вместе с розеткой выдергивает. Но понты те же – дело семейное. С друзьями со всеми, ну, значит, с местными – не разругался, но так облажался, что никто его уж и не принимал и в долг не давал. Лет шесть-восемь продержался как-то. А может, десять. Ну мы поддерживали, куда денешься. Семья у него, дочь маленькая. Работы нет по специальности, позже появилось что-то, но совсем задешево. Так тут же снял большую квартиру, смешно сказать, домработницу нанял. А жена зарабатывает меньше, чем домработнице платит, – ну не смешно? Но, как бывает иной раз, повезло человеку. А, шлимазлу всегда везет. Свалился на него большой заказ – не здесь, там, в России, по старым каналам, видать, еще по отцовским. В пару дней собрался, уехал. Я-то сразу сообразил, что навсегда. Что? Дочь почти выросла, считай барышня. Жена ему давно осточертела, и тут можно понять. Уехал по заказу. На год условно. У него же там квартира осталась. Одна из трех, две как-то рассосались. Никто из наших не ожидал, что он там карьеру сделает. Ну это еще проверить надо. Про карьеру. Жене, похоже, помогает, потому что живет она в той же большой квартире, дочь вот школу уже заканчивает, одета-обута. А приезжает – хорошо два раза в год, а то все по разу норовит. И жена не особо-то разъездилась к нему. Ну скажите, это что, семейная жизнь, нет? Жена соблюдает себя, ничего не скажу, а уж как он там, на доисторической родине, – кто знает.

Я пошла за тобой, как овца. Знала, что обречена, и шла. А ведь ближе Оли, твоей жены, у меня не было подруги. Говорят, я красива. Наверное. Я же полюбила свое лицо и свое тело – после тебя. Сперва привыкла, после полюбила, а может, наоборот, неважно. У нас не было мужчин в семье: ни отца, ни деда. Я не привыкла к мужчинам, я их боялась. Тебя первого подпустила близко, ну ты же Олин муж, а потом – маленького роста. На двадцать сантиметров ниже меня. Вот и не боялась. Когда ты подарил мне первый комплимент, удивилась – правда, что ли? Других-то я не слушала, говорили много чего, да и приставали, но у меня как вата в ушах – не слышу, боюсь. Ты сказал, что я красива. Ну, муж подруги, бескорыстно, значит, что ли, правда? А после по отдельности сказал: про глаза, про брови, про волосы. И про грудь. Груди я всегда стеснялась: у меня она больше, чем у всех девочек в классе, после – чем у сокурсниц в институте. Ты сказал, и – подумала: вдруг правда?

Два дня думала, в зеркало смотрела на себя. От зеркала что-то изменилось во взгляде. Всю ту неделю – не с твоего комплимента, а с зеркала, ну днем позже, я долго раскачиваюсь – ко мне приставали мужчины в метро, на улице, в институте, соседи, продавцы, контролеры, электрики, даже ветеринары. Поверишь тут. И Оля как раз отправила меня с тобою в театр, ее тошнило, токсикоз, а жалко было, что билет пропадает. В театр мы не пошли, пошли вначале, но вернулись уже от театра, от дверей. Ты продал билеты, что было просто, и купил в гостинице номер на вечер, что было невозможно по тем временам. Я и сейчас не понимаю, как тебе удалось. Но тебе удавалось все. Конечно, у меня рано или поздно появился бы мужчина, пусть даже ненадолго, как он появился у моей мамы и у моей бабушки. Но ни с кем из этих посторонних я не была бы счастлива. Я ведь даже вины перед Олей не чувствовала, настолько все казалось правильным. Но я предохранялась, знала, что ЭТО нельзя. Мы с Олей плавно разошлись, когда у вас родился ребенок. Во-первых, это было бы цинично: продолжать дружить с твоей женой, а во-вторых, думаю, она догадалась.