И вновь на экране появились дурацкая аватарка и дурацкие солнечные очки.

«HelenKnows хочет добавить вас в друзья».

Я поставила свой бокал с вином так резко, что часть пролилась на ковер, и в ужасе задумалась. Что еще нужно этой женщине от меня? Как я смогла заметить, кое-чего она меня уже лишила: присутствия духа, самооценки и отношений с дочерью — ведь она разрушила тот любовный кокон, в котором существовали мы с Лайлой. И это были именно те вещи, разрушением которых медленно, но верно, занимались и Мэгги с Винни.

Не обращая внимания на разлитое вино, я вернулась в Твиттер. Троллиха продолжала бомбардировать публичных женщин язвительными замечаниями по поводу их одежды и профессиональных успехов. Совсем недавно она вступила в открытую битву с популярной телеведущей относительно цвета того костюма, в котором последняя зачитывает новости. И с каждым прочитанным постом — а я заметила, что она часто посылает их большими порциями в ранние утренние часы: Не спите, как и я? — я чувствовала, как мой собственный ужас куда-то испаряется. У HelenKnows были явные проблемы с головой, и она плевалась желчью в любого, кто оказывался у нее на пути. Так что общение со мной, хотя оно и выглядело очень личным, было скорее частью общей битвы, чем охотой на конкретных ведьм.

Эта последняя мысль сблизила нас. Я не могла избавиться от ощущения — оно заключалось в легком пощипывании где-то глубоко внутри, — что она наблюдает за мной даже сквозь задернутые шторы. Ведь я редко пользовалась Фейсбуком, и здесь у меня был только личный аккаунт, а не публичный профиль, как у многих. Так что увидеть запрос на добавление в друзья было очень неожиданно.

На странице самой HelenKnows я ничего не нашла — ни друзей, ни сообщений, ни постов. Я долго размышляла, не стоит ли ее заблокировать, — мне все время казалось, что она об этом мгновенно узнает. И меня беспокоило, что этим я могу ее разозлить, а я не знаю, как она может среагировать на такую демонстрацию неуважения. Но потом я вспомнила, что это она вышла на контакт со мной, что это она вела себя агрессивно — действуя локтями, проникла в мои воспоминания и лишила меня покоя.

То, что она знает, она могла узнать только от одного человека — от Винни…

Хелен я не вспоминала со времени нашей учебы в школе. То есть воспоминания существовали где-то в подкорке, но я научилась не обращать на них внимания. И когда я мучилась от волнения и беспокойства — а такое случалось часто, — то относила это к тому, с чем сталкивалась в данный конкретный момент, а не к тому, что постоянно свербило внутри.

Глаза. Взгляды. Открытые рты. Ее крик, когда она падала. Шум, с которым упала…

Я решительно тряхнула головой. Что-то я слишком часто вспоминаю Хелен.

Удалив этот запрос, я еще раз обновила свою ленту в Фейсбуке. Теперь первой в ней была фотография, размещенная Мэгги, с несколькими лайками и целой лестницей комментариев:

— О-о-о-о, поздравляю, детка!

— Ты это заслужила!

— Хороших выходных, Мэг!

Ну что за жизнь, в которой люди брызжут позитивом напоказ! И мое презрение к Мэгги по поводу ее существования в Сети сильно поколебалось. Ведь это моя жизнь уже многие месяцы характеризуется потерями, смертями и страхами.

«Могла бы предупредить».

Эта фраза внезапно возникла у меня в голове, и я вспомнила о своем ответе Винни, который собиралась послать утром. Он терзал меня, как лезвие, воткнутое в руку, которое необходимо удалить, чтобы рана могла затянуться. Открыв почтовый ящик, я перешла к фото, несколько часов назад присланному Винни — и все? — и напечатала свой ответ:

«Ты всегда легче, чем я, заводила друзей».

Нажав на кнопку «отправить» и полностью отключив телефон, я допила вино. Впервые за многие месяцы мне показалось, что я что-то контролирую. Я знала, что ничего, в сущности, не изменилось, но перестала размышлять о том, чем я могла разозлить самую старую подругу, так же как перестала выворачивать перед ней душу наизнанку, извиняясь за те обстоятельства, на которые никак не могла повлиять, — за смерть одного младенца и распустившуюся жизнь другого. И за то, что произошло много лет назад.

После многих месяцев, полных раскаяния и стыда, я разозлилась.

Винни была докой во всем, что касалось возможностей заставить людей почувствовать вину, — это был ее способ оправдывать то, что она сделала. У нее был талант устыжать — она всегда была спокойна, всегда безмятежна и при этом всегда выглядела немного расстроенной и со всем смирившейся. После того как с Хелен все было кончено, Винни ясно дала мне понять, что больше об этом никто не должен знать, или я буду следующей, хотя ей этого не хотелось бы.

Хватит.

Вновь обретшая смысл жизни и полная энергии, о существовании которой я уже успела забыть за все эти месяцы ночных кошмаров и недосыпания по вине Лайлы, я поставила пустой бокал и встала.

За окнами потемнело — вечерние сумерки сменились ночной темнотой, и тени расползлись по стенам холла. В темноте верхняя площадка лестницы выступала под острым углом. То, что мне было нужно, находилось именно там.

Я решила стереть себя. Исчезнуть из всех социальных сетей, которые, я это чувствовала, уже давно с экрана проникли мне в душу и сделали меня беззащитной перед Мэгги, Винни и троллихой из Твиттера, кем бы она ни была. Я сделаю это с компьютера Ника, чей гигантский экран в дюйм толщиной занимал почти всю свободную комнату, где муж часто работал до рождения Лайлы, создавая символы и логотипы для своих клиентов.

Когда он купил его и я узнала цену, я была потрясена — отрыжка экономной юности, — но втайне покупка доставила мне удовольствие. Она отлично вписалась бы в интерьер лофта на Манхэттене. Этот экран, мечта продвинутого дизайнера, мог быть в какой-то степени и моей тинейджерской мечтой, если бы в том возрасте я знала, как классно может выглядеть матовая сталь.

В принципе, я могла бы удалить все и со своего телефона, но мне хотелось, чтобы удаление было окончательным, и я хотела убедиться, что все сделано «как надо». Слегка пьяная, я решила, что моя смерть в Сети должна стать событием церемониальным. А вот трезвая моя часть вдруг вспомнила, что наши практиканты часто давились от смеха, слыша мои запредельные вопросы из области техники, так что десктопы, как у Ника, все еще являлись единственным средством, с помощью которого дело делается «как надо».

Я впервые сяду за стол с момента рождения Лайлы. И, кажется, волнуюсь…

Включив свет у основания лестницы, я решительно поднялась по ступенькам. Из гостиной, оставшейся у меня за спиной, доносился негромкий гул монитора, на котором была видна Лайла, спавшая в «детской» — ну да, именно в детской. А из-за ее двери на верхней площадке лестницы изредка доносились посапывание и шелест простыней, когда она вертелась. Хотя мне все время казалось, что эти звуки доносятся до меня слишком редко.