то, что он далеко, будто это Марк меня столкнул.

— Давай я приеду в четверг, мы с тобой вместе побудем, а в пятницу я тебя дождусь, и вернемся вдвоем, — предлагаю ему искупить ее.

Судя по тому, как он мнется, стажировка проходит нервнее и напряжённее, и я перевожу все в шутку. Марк явно не в своей тарелке, только не очень понятно по какой причине. Не из-за того же, что не может за ручку меня подержать.

Разговор сходит на бессмысленный обмен нежностями, звучащими как-то виновато с обеих сторон и потому рождающими только неловкость. Заканчиваем на том, что Марк все-таки приедет в пятницу в ночь или в субботу рано утром. Тогда и увидимся. Обещаю его дождаться.

Выбравшись из ванны, я понимаю, что меня колбасит.

Опять поднимается температура, и вообще мне паршиво.

Я никак не могу перестать жрать себя поедом за произошедшее на даче.

За то, что я это допустила.

И непоправимого не произошло, но неужели я такая… Поманил меня Раевский, как тот дед-курсант, и я растаяла? От Лисянского же смогла отпихаться…

Даже думаю, что это у меня не простуда, а психосоматика. Так я себя наказываю за плохое поведение.

Побродив по пустой квартире, принимаю волевое решение ложиться спать, чтоб не думалось. Измотанный стрессом организм практически сразу начинает погружаться в липкое забытье. Уже сквозь тягучую дрему слышу, что мне приходят сообщения.

Завтра. Все завтра. Разве может там быть что-то важнее сна?

А утром оказывается, что может.

Глава 43. Сплошная непруха

Проснувшись, я не сразу хватаюсь за телефон. Тело немного ломает, но мозги вроде светлые, поэтому я сначала принимаю душ, варю себе кофе и только потом вспоминаю, что вчера меня кто-то домогался.

Оказывается, взывала к моей помощи Кате Архипова, подруга со времён педагогического, учившаяся на ИнЯзе.

«Краснов — ублюдок! Я от него ушла. Приезжай на мою квартиру».

Ох ты ж, ёпть! Катьке сто пудов хреново, а спокойненько себе дрыхну, когда ей нужна поддержка.

Я тут же ей набираю, ожидая услышать мёртвый голос убитой горем подруги, но Архипова звучит скорее зло. Кратко описав, мерзостною картину адюльтера, которую она вчера застала дома, вернувшись немного раньше, она буднично сообщает, что сейчас на работе, но вечером будет рада, если я помогу ей погенералить бабушкину квартиру, которая теперь снова становится её домом. Я испытываю такой шок, будто это мне изменили.

Естественно, я сообщаю, что готова оказать посильную помощь. На этом разговор Катюха сворачивает, оставляя у меня двоякое ощущение.

С одной стороны, я поражена спокойствием Кати и даже её хладнокровием. Не знаю, могла бы я как ни в чём не бывало плодотворно вкалывать в такой ситуации. Мне как-то ближе всегда была позиция Аргентины, где при разбитом сердце вполне могут выписать больничный. Но, может, это я такая впечатлительная, типа творческая личность?

Возможно, там были какие-то проблемы, о которых я не в курсе. Катя не очень распространялась о своей совместной жизни с Красновым. Она из тех, кто фасад всегда держит нарядным. А что уж там за ним на самом деле, никто не знает.

В любом случае, Катька не убивается, и это хорошо.

С другой стороны, меня ещё больше грызет чувство вины, потому что я сама чуть не стала причиной боли близкого человека.

И это несмотря на то, что мне и самой пришлось пережить предательство Лисянского. Возможно, за давностью лет все эмоции и притупились, но при виде Игоря бешусь я всерьёз до сих пор.

С такими мыслями я усаживаюсь за обработку фотографий и пашу не разгибаясь, чтобы ни о чём таком больше не думать. А когда заканчиваю, первым делом звоню Марку. Больше не хочу, чтобы он чувствовал себя забытым.

К сожалению, мой порыв встречается обстоятельствами прохладно. Марк не отвечает, и у него включается автоответчик. Что ж, у меня ничего срочного, а сюсюкаться под запись как-то глупо, поэтому я сдаюсь и собираюсь к Архиповой.

Когда я приезжаю, Катя уже сделала львиную долю работы, и мне остаётся только помогать ей таскать хлам на помойку. И если в начале я полна энтузиазма, то каждая следующая ходка дается мне все труднее. Чем дальше, тем хреновее я себя чувствую: на глаза давит, болит голова, тело ломит нос закладывает, несмотря на респиратор, который мне вручает Катюха, чтобы я не погибла от пыли.

— Ты выглядишь ужасно, — разглядывая меня, констатирует она, когда мы заканчиваем свою благородный труд.

Отмахиваюсь:

— Это, наверное, последствия купания в пруду.

Архипова вылупляется, будут у меня две головы.

— Идиотка! Тебе надо дома отлёживаться! Какого хрена ты припёрлась?

Ну не объяснять же, что из чувства вины.

— Да ладно, — блею я. — Утром все уже было нормально…

Катя закатывает глаза.

— Отсыпьте полоумной кто-нибудь мозгов.

Она щупает мой лоб и цветисто матерится.

Я даже заслушиваюсь. ИнЯзовцы дружили с филологами, и поэтому ругается Катя почти также виртуозно, как ба.

— Тебя в таком состоянии даже в такси сажать страшно, — волнуется подруга.

А я почему-то вспоминаю, как не нравилась Раевскому мысль отпускать меня с таксистом. Со всем видать плохая. Не о том думаю.

— Так. Звони Герману Александровичу. Пусть он тебя заберёт, — приказывает Катя.

— У него там бабцовые войны, занят он, — ворчу я, вспомнив как эти кошачьи драки называет Роза Моисеевна. Если рифмовать, то наиболее подходящая рифма будет «звёздные». Впрочем, при Кате можно не церемониться. Она с дядей знакома и имеет неплохое представление о нем. Герман Александрович рад был бы порезвиться с студентками из Педа, но пока я там училась, боялся затащить в койку кого-нибудь из моих подруг. Но идея Кати кажется мне привлекательной.

— Ничего, немножко отвлечётся. Он же не координирует движение войск. А, — машет она рукой. — С кем я вообще разговариваю? Давай телефон, я сама.

Сидя на табуретке и привалившись к стене, я слушаю, как Катя звонит дяде Гере. Вот только что я слышала её «Добрый вечер, Герман Александрович», а вот я моргаю, и надо мной уже склоняется хмурое бородатое лицо.

— Подкидыш, ты с нами?

— Я ей даже Анальгин не могу дать. А у неё температура. Народными средствами я не рискнула воспользоваться.

С благодарностью смотрю на неё слезящимися глазами: народных методов с меня хватит.

Катя помогает мне обуться и накинуть пальто. Дядя приобнимает меня покрепче, потому что идти я могу, но у меня слегка кружится голова, и меня ведёт в сторону. Как старушку, он буксирует меня к машине. Дорога до дома проходит,