— Пора выдвигаться, султанша. Не то опоздаем.

Возле университета, при толпе посторонних, она все еще стесняется его целовать. Сжимая крепкую мужскую ладонь, мягко ему улыбается.

Долго не может отвести взгляд.

Хотя еще не знает, что завтра между ними все будет разрушено.

После занятий Яне неожиданно звонит по мессенджеру мать. Вещает так взбудоражено, что девушка не может разобрать содержание и найти в нем какой-то смысл. А родительница продолжает, мешая русский язык с турецким и даже вставляя несколько слов из английского.

— Мам, мам, помедленнее, пожалуйста. И на одном языке, — едва находит возможность вклиниться Яна.

Отходит к окну, подальше от потока валящей к выходу толпы.

— Узнаешь? Айна, ты понимаешь, где я нахожусь? — улыбка матери пропадает, она выводит изображение на основную камеру.

Люди. Очень много людей. Они перемещаются по обширному помещению, облицованному стеклом и хромированным металлом, в разных направлениях с чемоданами.

— Ты в аэропорту?

— Да!

— Что ты там делаешь?

Ответ матери вызывает у девушки конкретный ступор:

— Мы с Йигитом и тетей Барчин летим к тебе!

Этот радостный визг застревает в ее черепной коробке. Протяжным звоном бьет по стенкам. Простые и понятные слова не усваиваются.

— В каком смысле летите ко мне?

— Мы с отцом так решили, — тараторит Наталья, не замечая потерянности дочери. — Тетя Барчин никогда не видела Россию. Йигиту интересно посмотреть, как устроилась ты. А я просто соскучилась по дочерям и Москве! Проведем вместе время, погуляем, будем смотреть фильмы, болтать… Ну и все вместе полетим назад в Турцию. Так безопаснее для тебя.

— Но… Когда вы успели с билетами?

— А мы еще в начале октябре заказали. Очень выгодно взяли в обе стороны.

— Почему мне не говорили?

— Так это же сюрприз!

Сюрприз — так сюрприз. Янка от ужаса едва не теряет сознание. По голове ходят мысли и домыслы, картинки жуткого разоблачения… Искаженная яростью физиономия Йигита, убитое лицо отца, разочарование и боль в глазах матери…

Реакцию Дениса прочувствовать не удается. Сознание заполняет его красивое мужественное лицо, неотразимая улыбка, проницательный взгляд. Представляет его таким, каким привыкла лицезреть каждый день. Не может предугадать ничего сверх того, что уже видела.

Получится ли у нее сохранить свой секрет? Удастся ли удержать эти два берега порознь? А если нет? Поймет ли Рагнарин причины, которые вынуждали ее молчать об обещании отца и предстоящей помолвке? Как расценит ложь о том, что отец знает об их отношениях? Поймет ли он ее?

За грудной клеткой разливается жгучая боль. Тревога горьким комком подступает к горлу. Забивает органы чувств, будто стекловата. Глаза заполняются слезами. Смахивая горячие дорожки со щек, Яна вынуждает себя двигаться.

Кажется, что это должно помочь. Движения, действия, мнимый контроль ситуации.

Часа через четыре, вместе с Мариной встречает гостей в Шереметьево. Наталья Шахина шагает, словно модель, ступившая после долгого перерыва на подиум. Не замечая веса огромного чемодана, с чарующим девичьим восторгом, заразительным энтузиазмом и природной грацией продвигается по залу. Блистает в джинсах и короткой дубленке, которые никогда бы не позволила себе в Арсине. Благо в Москве отец послабляет правила и требования. Ничего вызывающего, безусловно. Но все же восточно-европейский мегаполис — это не их большая деревня.

Йигит идет с хмурой миной, понуро волоча за собой два чемодана. Вероятно, свой и матери. Вид у него, конечно… Словно он не на отдых прилетел, а на каторгу.

«Ах, тетя Барчин…»

У Яны при виде женщины глаза на лоб лезут. Отвыкла она, видимо, от родственницы отца. На русской земле это божье создание смотрится до смешного нелепо.

Наблюдая за женщиной, Шахина даже о своих переживаниях забывает. Уткнувшись губами в ладошку, зажимает большим и указательным пальцами нос, чтобы сдержать смех. И красноречиво стреляет глазами Марине. Та реакцию сдержать не может. Смеется во всю силу голоса. Спасает, что турки еще далеко.

Низкорослый бочонок тетя Барчин идет, будто перекатываясь. Длинные юбки и клеш-пальто развеваются и заплетаются вокруг ее коротких ножек. В какой-то момент кажется, что ног у женщины вообще нет, она мчится вперед, будто на колесах. Яро жестикулируя, эмоционально тарахтит, не стесняясь крутить головой по сторонам, забывая при этом хоть иногда смыкать губы. Если заметит что-то интересное, так и подвисает с открытым ртом. Сопровождает речь странной дерганой мимикой — шок, недовольство, возмущение, осуждение. Кроме того, сама она, очевидно, представляет, что, как минимум, ведет прямой репортаж в Турцию.

Яна впервые задумывается над тем, какой невежественной, попросту дремучей крестьянкой выглядит ее будущая свекровь в обществе.

Нет, Шахина все понимает. В Арсине мало кто из родни ее отца имел возможность учиться и развиваться интеллектуально. Тетя Барчин практически всю юность и молодость батрачила уборщицей в домах обеспеченных людей. А когда ее муж, отец Йигита, наконец, встал на ноги, открыл свое дело и начал приносить в семью деньги, она просто занялась домашним хозяйством.

Но, можно же как-то сдерживать свою безалаберность. А тут… Глянешь, и сразу все понятно.

— Девочки!

Наталья бросает чемодан и обнимает одновременно обеих дочерей.

— Мои красавицы! Вы будто еще подросли. И похорошели. Такие разные, взрослые и роскошные — мои девочки!

— Привет-привет, мамочка! Ты тоже замечательно выглядишь, — щебечет по инерции Яна.

Марина здоровается более сдержанно. Но тоже тепло обнимает и целует мать.

— Как долетели? Все нормально?

— Да, все отлично, Ри. Я проспала большую часть пути. Правда, тетя Барчин запаниковала в зоне турбулентности. И всех в салоне перепугала своим визгом, — улыбается «подкатившей» подруге Наталья. Переходит на турецкий: — Рассказываю девочкам, что у нас перед отлетом тоже снег прошел.

— Здравствуйте. Тетя Барчин, Йигит, — чуть склоняет голову Яна.

Однако женщину такое приветствие не устраивает, она протягивает руку для поцелуя. В Турции Шахина бы не задумываясь, выполнила ритуал, но здесь, среди большого количества людей разного вероисповедования, он кажется ей унизительным. Никакого уважения к матери Йигита у нее и в душе не водится.

Кроме того, Россия, вероятно, окончательно расхолодила Яну. В какой-то миг ей даже становится страшно от того безразличия, которое она сейчас чувствует по отношению к вере и привитым с раннего детства традициям.