— Отец от меня своих мыслей не таил, — сердито ответил ему Андрей. — Что думал, то прямо высказывал. Стал бы он сватать за меня Настасью, если бы подозревал только, что Настасьин отец занимается таким пакостным делом!

— Значит, причин у Глебова для такого убийства нет, — сказал Флор. — Или есть, только мы о них пока не знаем.

Он поднялся из-за стола, махнул Ионе, чтобы пощадил остатки киселя, и направился к выходу.

— Благодарим тебя за хлеб-соль, Андрей Григорьевич, и просим не печалиться. Найдется твой отец, найдется и Севастьян Глебов. Ты молись, а мы попробуем тебе помочь.

* * *

— Что ты об этом думаешь? — обратился Вадим к Флору, когда оба они оказались на улице.

Флор молча качал головой. Иона шел следом, разглядывая облака. Ему было и весело, и печально: как-то все разом. Севастьяна ищут, да никогда не найдут. Потому что колупаевским ищейкам в голову не придет искать его в Новгороде, прямо под носом у приказного дьяка! Это раз. И второе. Ищут-то парня! Кому в голову придет, что Севастьян Глебов до того отчаялся, что переоделся девушкой, презрев все законы? Глебовская семья всегда славилась благочинием.

Не встречалось в ней таких хитрецов и озорников. И не случилось бы подобного, не попадись Севастьяну в трудную минуту выученик скомороха…

Нет, Севастьяна еще долго не найдут. Пока у того борода не вырастет.

А к тому времени что-нибудь да произойдет. Например, докажут, что Елизар вовсе не виновен был в том, в чем его обвиняют. Севастьян уверял Животко, что так оно и есть. Никогда отец его не делал ничего постыдного. Пропутешествовав с Севастьяном не один день, Иона склонен был теперь вполне доверять крестному. Тем более, что они отныне состоят в духовном родстве, которое, как известно, превыше кровного.

Грустно, конечно, что Григорий Вихторин пропал. Потому как чуял Животко нутряным чутьем звереныша и сироты: случилась беда. От всего вихторинского дома бедой пахло.

Однако все свои мысли мальчик держал пока что при себе. Его даже немного забавляло, что он знает куда больше, чем многомудрый и многоопытный Флор.

Дни пошли тихо. Шевелилось в их утробе потаенное беспокойство. Девица Гликерия обосновалась в доме Флора. В разговоры она ни с кем не вступала, только иногда видели ее рядом с Ионой, но и в таких случаях больше говорил он, а она, опустив голову, слушала. Гвэрлум пыталась было наладить с ней отношения, но Гликерия только улыбалась и кланялась, сложив руки на поясе.

Эти руки почему-то привлекали внимание Гвэрлум. Грубоватые, хотя и красивой формы, с цыпками, порезами и даже мозолями. Как будто молодая девушка занималась каким-то спортом, вроде гребли. С другой стороны, прикидывала Гвэрлум, мало ли девиц с мозолистыми руками. Может быть, она по сельскому хозяйству много работала. Сельское хозяйство, преимущественно знакомое Наташе Фирсовой по произведениям поэта Некрасова («Мороз, Красный Нос», например, или «будет бить тебя муж-привередник и свекровь в три погибели гнуть»), представлялось Гвэрлум непрерывной добровольной каторгой, в которую злой судьбой ввергнуты крестьяне. Размышляя о крестьянской доле, особенно женской, Гвэрлум не могла не одобрять решения Гликерии удариться в бега и сделаться бесприютной странницей.

Странники в ролевом сознании — личности интересные, по возможности загадочные. Они разносят новости и, часто являясь мастерскими персонажами, распространяют нужные мастерам идеи. Например, приходит такой странник в лагерь к ирландцам и сообщает: «Соседний клан такой-то замышляет устроить тут у вас резню, я сам слыхал, переодевшись монахом и спрятавшись у них за пеньком…». Народ тут же берет на заметку, вооружается и идет нападать первым. Получается война — а мастерам этого, как потом выясняется, только и надо.

Или еще какая-нибудь полезная информация…

Впрочем, бывают странники-«приколисты». Так, на памяти Гвэрлум притащился такой к суеверным славянам, долго скакал и бился в корчах, а потом выкрикнул правителю: «Бойся седьмого!» — и исчез бесследно.

Правитель сломал себе голову, размышляя над «седьмым». Кто такой? Кого казнить? Каждого седьмого воина? Но кто из них именно седьмой? Подождать, пока седьмой по счету странник явится? В общем, игра закончилась, а никакого «седьмого» так и не прозвучало. Потом оказалось, что человек попросту валял дурака. Отыгрывал безумца. С психа взятки гладки.

Но Гликерия была не из таких. Просто странница… Молчаливая, необщительная. Вероятно, действительно большая молитвенница.

К рукоделию она не проявляла ни малейшего интереса, беседовать с Натальей о траволечении, о случаях исцелений или наоборот порчи, вежливо отказывалась, уклонялась даже от рассказов о чудесах, встреченных по дороге, — а уж какой странник не любит поведать о чем-нибудь удивительном, чего здешние жители не видали-не слыхали!

И постепенно все оставили Гликерию в покое. Только Вадим бродил под ее окошком да во время трапезы бросал на девушку быстрые, застенчивые взгляды. Гликерия на это никак не отзывалась. Железное сердце у нее в груди, не иначе.

Беспамятный Пафнутий больше других обитателей Флорова дома проявил к страннице интереса. Ей он особенно не нравился. Она сторонилась его, как могла, даже лицо рукавом прикрывала, когда Пафнутий вдруг поднимал голову и принимался засматривать девушке в глаза. Несколько раз он открывал рот, намереваясь что-то сказать, но потом тряс головой и тихо, жалобно мычал, как сумасшедший.

Впрочем, сумасшедшим Пафнутий не был, и Лавр утверждал это с определенностью.

— Его отравили и сильно напугали, — уверял волоколамский инок. — Может быть, это сделала женщина, похожая на Гликерию.

— А может, сама Гликерия? — предположил Харузин, которому таинственная незнакомка тоже не нравилась.

Лавр медленно покачал головой.

— Нет, здесь что-то совсем другое… Кабы знать!

Но пока они размышляли над этой неразрешимой загадкой, случилось одно важное событие, которое полностью переменило отношение друзей к происходящему.

Нашелся Вихторин.

Григория Вихторина — точнее, его бренное тело — обнаружил ключарь маленькой церковки, расположенной посреди кладбища. Нашелся пропавший по случайности — в темноте орали кошки, и ключарь вышел отогнать их. Шагая с фонарем, споткнулся о какую-то кочку. Ключарь, человек старый и опытный, много лет обитал при церковке и знал там все кочки и выбоины, отчего мог перемещаться в своих владениях с закрытыми глазами.

Кочка была новая.

Ключарь остановился, поставил фонарь и начал ощупывать землю руками. Днем он, может быть, и не заметил бы этого холмика, а вот ночью — поди ты! — споткнулся и сразу обнаружил его.

В неверном свете фонаря открылся тонкий слой земли, набросанный кое-как поверх мертвого тела…

Ключарь, помолившись, побежал скорее в дом, оделся и направился к Колупаеву.

Приказной дьяк хоть и спал, но на тревожный стук в ставни пробудился и даже с охотой вышел на крыльцо. Щурясь, уставился на фигуру с прыгающим фонарем в руке.