– Да, да, хорошо, – смутился Даниель. – Подождите, деньги…

– Да какие там деньги, – махнула рукой Маргарита. – Я вас и так подвела. До свидания. – Она включила на улице свет и вышла.

Даниель остался в прихожей один, пытаясь сосредоточиться. Мысли громоздились, наезжая одна на другую, как ледовые заторы на реке. «Что, что я сделал не так? – пытался понять Даниель. – Как допустил, что вся эта дурацкая история зашла так далеко? – И тут же с привычным упрямством сам себе возражал: – Я ни в чем не виноват. Просто Света не умеет ценить хорошее. Это она из-за какой-то ерунды губит семью. Права Марина – ей просто слишком хорошо живется».

В душе ярким цветом распускалась пышная, как пион обида. Захотелось взять кого-нибудь под локоть и, доверительно заглядывая в глаза, излить душу. О господи! Как же ему не хватает сострадания, понимания, сочувствия! Но кому, кому здесь дело до его личных проблем? Он не допускал даже возможности начать такой разговор с кем-нибудь из знакомых.

В комнате зазвонил телефон.

– Не подходи! – завопила Маша. Она неслась вниз по лестнице. – Это мама! – Маша сорвала трубку. – Алло! – закричала она, задыхаясь. И тут же совершенно другим тоном радостно вскрикнула: – Марина?! У нас все хорошо. Мама? Мама в Москве. А папа здесь. А ты ко мне приедешь? Папу? Сейчас. – Маша повернула к отцу сияющую физиономию. – Марина! – радостно объявила она и протянула отцу трубку.

Даниель вдруг почувствовал, как ослабевает нервное напряжение: так падает у больного давление после кровопускания.

– Здравствуй, Марина, приезжай, нам нужна твоя помощь, – попросил он.

– Сейчас буду, – коротко ответила Марина, не задавая излишних вопросов.

Время уже давно перевалило за полночь, а Даниель все говорил и говорил, как будто боялся упустить последнюю возможность высказаться. Марина сидела напротив и, подперев щеку ладонью, сострадала ему. Вторая бутылка вина была на исходе.

– Не понимаю, что ей еще надо? – вздыхала Марина. – Она не знает, что такое настоящие проблемы. Я к своему Феде и то лучше относилась, чем она к тебе.

– Это верно, – соглашался Даниель, с трудом ворочая языком. – А ведь я живу только для семьи. Мне самому ничего не надо.

– Давай спать, – предложила Марина и заботливо добавила: – Тебе же завтра на работу.

– Да, – Даниель кивнул отяжелевшей головой.

– Я с Машей в комнате лягу, ей сейчас тяжело, вдруг ночью проснется.

– Ты чужой человек, а о ребенке беспокоишься больше, чем родная мать.

– Я ее люблю. – Марина театрально закатила глаза, кивнув в сторону Машиной спальни.

– Даже не знаю, что бы я без тебя делал! – расчувствовался Даниель и поднялся.

– Иди, иди, – махнула рукой Марина, – я здесь все уберу.

Даниель поплелся наверх, крепко держась рукой за перила. Он долго возился в ванной – чистил зубы, разглядывал в зеркало свое осунувшееся, постаревшее лицо, потом надел пижаму и вышел. Прямо перед дверью лицом к нему стояла Марина. Вид у нее был странный, в глазах сверкали опасные огоньки. «Что это?» – успел подумать Даниель. Марина подошла вплотную, а дальше произошло что-то совсем непонятное, в чем Даниель участвовать не хотел. Он попытался было сопротивляться, но тут, как по щелчку переключателя, вдруг вырубилась воля, и он поплыл, как в состоянии невесомости, беспомощно двигая руками и ногами, инстинктивно пытаясь найти точку опоры и не отдавая себе отчета в происходящем. Иногда он совсем близко видел Маринины глаза, похорошевшие и как будто безумные, ее заострившийся нос, губы, с которых срывались дикие влекущие звуки. Он с удивлением прислушивался к своему телу, утопающему, помимо его воли, в незнакомом, жгучем наслаждении. В какие-то моменты ему становилось страшно и он делал над собой усилие, чтобы остановиться, прервать наваждение, но каждый раз новая, еще более сильная волна возбуждения подхватывала его и несла все дальше и дальше в потоке чувственного безумия, не давая прийти в себя, опомниться, сообразить, что происходит. Марина, как опытная жрица, уверенно творила обряд любви: это была ее стихия. Не первый раз в жизни ей приходилось преодолевать яростное сопротивление на последнем рубеже сближения с мужчиной, но дальше, за этим рубежом, хозяйкой становилась она. Даниель потерял ощущение места, времени, бытия. Это было и восхитительно, и жутко, как полет с высокой горы. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Он пришел в себя под утро. Лежал на кровати, злой и опустошенный.

– Зачем мы это сделали? – выдавил он сквозь зубы. – Это ужасно.

– Ужасно? – наивно удивилась Марина. – А мне показалось, тебе было со мной хорошо.

– Да разве в этом дело? – простонал Даниель. – Хорошо – не хорошо…

– Тогда объясни, в чем.

– В том, что свинство это по отношению к моей семье, да и к тебе тоже.

– Да не переживай ты так. – Марина встала. Ее голое тело было некрасивым, но продолжало привлекать тугой, какой-то земной округлостью. – Тебя это ни к чему не обязывает. Я просто хотела доставить тебе удовольствие. – Покачивая монументальными бедрами, Марина направилась к двери.

– Я не свожу любовь к удовольствию, – сердито крикнул ей вслед Даниель. – Мы не животные. Так нельзя!

– Хорошо, больше не буду, – спокойно согласилась Марина и, подхватив одежду, ушла в ванную.

Весь день Даниель терзался чувством стыда за свое малодушие, прятал глаза от сослуживцев. Казалось, что каждый, заглянув в них, тут же раскроет его тайну. В душе бушевало негодование к Марине: такое вероломство! И это лучшая подруга жены! О Господи, что же теперь делать? Ситуация представлялась совершенно безвыходной. Бессонная ночь и неожиданно тяжелое похмелье лишь усугубляли чувство непоправимости того, что произошло. Даниель кое-как дотянул до конца рабочего дня, почти не вникая в дела, и поспешил домой с твердым намерением избавиться от Марины и уговорить Свету завтра же вернуться обратно.

Дома, еще в прихожей, Даниель услышал раскатистый хохот Маши.

– Что у вас здесь происходит? – крикнул он, невольно заражаясь весельем.

– Мы играем! – закричала Маша. Голос ее впервые за эти дни звучал счастливо.

Даниель зашел в комнату. Маша сидела верхом на коленях Марины и, крепко держа ее за руки, изо всех сил раскачивалась, как на качелях, то взмывая вверх, то прогибаясь назад, почти касаясь затылком пола, и хохотала взахлеб. Марина вторила ей приглушенным грудным смехом. Разрушить эту идиллию Даниель не решился.

«Ладно, – подумал он, – поговорим завтра. Да она, наверное, и сама все поняла».

Вечер прошел спокойно, и они рано легли спать: сказалась усталость после бессонной ночи. Даниель, едва добравшись до кровати, закрыл глаза и приготовился мгновенно уснуть, но сон, как ни странно, не шел. Стоило ему закрыть глаза, как все дневные страхи и угрызения куда-то исчезали, и вместо них навязчивое воображение восстанавливало в памяти эпизоды прошедшей ночи, возбуждая и будоража его. Он долго вертелся, садился на постели, вставал, решил даже посреди ночи принять ледяной душ – все было напрасно. Марина, как наваждение, упрямо заполняла каждую клеточку. Наконец, измученный и разъяренный, сам не зная, зачем он это делает, Даниель ворвался к Марине в комнату.