Оттуда я позвонила отцу, избежать этого было невозможно.

– Ты возле дома? – спросил он.

– Я в больнице.

Наступила тишина, потом он сказал:

– Мы приедем.

Через пятнадцать минут они уже были здесь, и мы втроем уселись на бледно-голубой диван в ожидании известий. Я грызла ногти, мама щелкала пальцами, а отец сидел неподвижно прямо под настенными часами.

Шону сделали томографию. Врач сказал, что рана грязная, но ущерб минимальный. А потом я вспомнила, что говорили врачи в прошлый раз: из черепно-мозговых травм самые опасные те, которые выглядят безобидно. Мне стало стыдно за свою панику, за то, что я привезла Шона в больницу. Отверстие в кости оказалось небольшим. По словам доктора, оно могло затянуться самостоятельно, а можно было закрыть его металлической пластиной. Шон сказал, что ему хотелось бы видеть, как рана заживает, и врач закрыл отверстие кожей и зашил его.

Мы забрали Шона домой около трех утра. Машину вел отец, мама сидела рядом с ним, а я устроилась на заднем сиденье с Шоном. Все молчали. Отец не ругался и не читал нравоучений. Вообще-то он ни разу больше не говорил о той ночи. Но в его взгляде было нечто особенное. Он ни разу не посмотрел на меня. И я поняла, что развилка уже близка. Дальше мне предстоит идти одной дорогой, а ему другой. После той ночи уже не было вопросов – уезжать или оставаться. Мы словно оказались в будущем, и я уже уехала.

Сегодня, вспоминая ту ночь, я думаю не о темной дороге, не о лице брата, залитом кровью. Я думаю о зале ожидания, голубом диване и белых стенах. Я чувствую больничный запах. Я слышу тиканье пластиковых часов.

Напротив меня сидит отец. Когда я смотрю в его нахмуренное лицо, мне все становится ясно. Истина настолько проста, что мне странно, как я не понимала этого раньше. А истина такова: я – не хорошая дочь. Я предатель, волк среди агнцев. Во мне есть что-то другое, и это плохо. Мне хочется подбежать к отцу, выплакаться на его коленях, пообещать, что я никогда больше так не поступлю. Но я волк. Я продолжаю лгать, а отец чует ложь. Мы оба знаем, что, если я снова найду Шона на дороге всего в крови, я поступлю точно так же, как сейчас.

Я не сожалею, мне просто стыдно.

Конверт пришел через три недели, как раз тогда, когда Шон поднялся на ноги. Я, не дыша, вскрыла его. Мне предстояло узнать приговор, после того как вердикт о виновности был уже вынесен. Я сразу же посмотрела баллы. Двадцать восемь! Я проверила снова. Я проверила свое имя. Ошибки не было. Каким-то чудом – ничем иным это быть не могло! – я все сдала.

И я сразу же решила никогда в жизни больше не работать на отца. Я поехала в единственный магазин в городе и подала заявление об устройстве на работу – упаковщицей продуктов. Мне было лишь шестнадцать, но менеджеру об этом я не сказала, и он нанял меня на сорок часов в неделю. Моя первая смена начиналась в четыре утра на следующее утро.

Когда я вернулась домой, отец ездил на погрузчике по свалке. Я поднялась к нему, ухватившись за поручень. Перекрикивая рев двигателя, я сказала, что нашла работу, но днем буду помогать ему на кране, пока он не найдет кого-то еще. Он отпустил рычаг и уставился перед собой.

– Ты все уже решила, – сказал он, не глядя на меня. – Нет смысла затягивать.

Через неделю я подала заявление в университет Бригама Янга. Как писать его, я не знала, и Тайлер сделал это за меня. Он написал, что я занималась по строгой программе, составленной матерью, позаботившейся о том, чтобы я изучила все необходимое.

Мои чувства менялись каждый день, а то и каждую минуту. Иногда я была уверена, что Бог хочет, чтобы я поступила в колледж, потому что Он позволил мне набрать двадцать восемь баллов. Потом думала, что меня не примут, что Бог накажет меня за это заявление и попытки бросить свою семью. Но что бы ни случилось, я знала, что мне нужно уйти. Куда угодно, даже если не выйдет с колледжем. Когда я отвезла Шона в больницу, а не домой, все изменилось. Я больше не была частью нашего дома. Дом меня отверг.

Приемная комиссия работала быстро. Долго ждать не пришлось. Письмо пришло в обычном конверте. Сердце у меня упало, когда я увидела его. Письма с отказом маленькие и незаметные, думала я. Я вскрыла конверт и прочла: «Поздравляем!» Меня приняли, семестр начинался с 5 января.

Мама обняла меня. Отец пытался быть веселым.

– По крайней мере, это доказывает, что наша домашняя школа оказалась такой же хорошей, как и публичная.

За три дня до моего семнадцатого дня рождения мама повезла меня в Юту искать квартиру. Поиски длились весь день. Мы вернулись поздно. К этому времени отец уже ел замороженный ужин. Разогреть нормально он его не смог, и на тарелке была какая-то каша. Атмосфера в доме была напряженной, взрывоопасной. Казалось, отец может взорваться в любую минуту. Мама даже не разулась. Она сразу же бросилась на кухню и загремела сковородками, чтобы приготовить нормальный ужин. Отец перешел в гостиную и начал ругаться на видеомагнитофон. Даже из коридора я видела, что кабели отсоединены. Я подсказала, и отец взорвался. Он матерился и размахивал руками, орал, что в доме мужчины все кабели должны всегда быть подсоединены, что мужчина не должен приходить в гостиную и обнаруживать, что кабели его видеомагнитофона отсоединены. Какого черта я их отсоединила?

Из кухни прибежала мама.

– Это я отсоединила кабели, – сказала она.

Отец обрушился на нее:

– Почему ты всегда на ее стороне?! Неужели мужчина не может рассчитывать на поддержку даже собственной жены?!

Я держала в руках кабели, а отец с криками навис надо мной. Я бросилась подсоединять их, но из-за паники не могла даже вспомнить, что соединять нужно красный с красным, а белый с белым.

А потом все кончилось. Я смотрела на отца снизу вверх, на его побагровевшее лицо, на вену, пульсировавшую на его шее. Я все еще не соединила кабели. Но я поднялась, и мне стало все равно, работает его видеомагнитофон или нет. Я вышла из комнаты. Отец все еще кричал, когда я пошла на кухню. Проходя по коридору, я оглянулась. Мое место заняла мама. Она согнулась над видеомагнитофоном и копалась в проводах, а отец нависал над ней.

Ожидание Рождества в тот год было равносильно ожиданию прыжка с обрыва. Со времен ожидаемого конца света я ни разу не была так уверена, что грядет нечто ужасное, нечто такое, что сотрет с лица земли все, что я знала прежде. И что будет дальше? Я пыталась представить будущее, населить его профессорами, домашними заданиями, лекциями, но разум мой не справлялся. В моем воображении не было будущего. Был Новый год, а за ним пустота.

Я знала, что мне нужно готовиться, нужно соответствовать тому уровню образования, который Тайлер указал в заявлении. Но я не знала, как это сделать, и не хотела просить Тайлера о помощи. Он начинал новую жизнь в Пердью, даже собирался жениться. Я сомневалась, что он захочет отвечать еще и за меня.