вами. Достаточно мы тут разговаривали, планировали и сочиняли листовки. Пора на деле доказать, что чешские патриоты тоже чего-то стоят. Мы тоже умеем и хотим драться. Если надо, то и умрем с честью.

– Ну вот, больше и обсуждать нечего, –  хмыкнул седовласый Леош и достал из внутреннего кармана трубку. –  Теперь не говорить надо, а планировать. А русские товарищи среди нас самые опытные в этом деле. Им и составлять план, а нам выполнять то, что они поручат.

Душан молча улыбнулся и сделал рукой жест, как будто отдает честь. Карел в разговоре участия не принимал. Он стоял у окна и посматривал вниз, на улицу. Черняев покрутил головой и поднялся с места, расправляя свитер так, будто на нем была армейская гимнастерка.

– Я хочу сказать, если разрешите. Я уже нормально себя чувствую и вполне здоров. Я слышал, что тут говорили, что меня куда-то надо отправить и спрятать. Я хочу сказать, что я солдат, я принимал присягу, клялся своему народу защищать Родину. Да, я попал в плен. Так получилось. Я был без сознания, но все равно это позор для солдата. Я хотел искупить вину перед народом и бежал из плена. Спасибо чешским товарищам, что спасли меня. Теперь я должен вместе с товарищами идти в бой. Я прошу, товарищ подполковник, дать мне оружие и разрешить сражаться рядом с вами. Если посчитаете, что я недостоин этого, я добуду оружие сам или буду голыми руками уничтожать фашистскую нечисть. У меня все. Разрешите сесть?

– Рядовой Иван Черняев, –  официальным тоном заявил Шелестов. –  Правом, данным мне моим руководством на время выполнения этого задания, я зачисляю вас в состав оперативной группы. О ваших действиях будет доложено рапортом после возвращения на Родину. Садитесь, рядовой Черняев. Михаил, что ты хотел предложить?

Сосновский достал из внутреннего кармана кителя сложенную вчетверо карту города и расстелил ее на столе.

– Прежде чем начать активную фазу на заводе, я считаю, что мы должны освободить заложников, которых держат в местном отделении полиции вот здесь, на улице Борова, 16. Если мы оставим семьи инженеров завода в руках нацистов, они получат очень хороший козырь против патриотов. Когда женщин и детей выведут перед строем автоматчиков, не всякий сможет устоять. Многие сломаются и бросят оружие. К тому же человек, который сейчас на заводе собирает документы, подлежащие вывозу, взял с меня слово, что я освобожу из-под ареста его жену. Всего в заложниках находится двенадцать человек: двое мужчин преклонного возраста, четверо детей до двенадцати лет и шесть женщин. Одна из них беременная.

– Душан, –  Ян кивнул черноволосому чеху. –  Вы сможете разместить на пару недель на своей базе двенадцать человек?

– Сможем, конечно, –  улыбнулся чех. –  Но только нужен транспорт. Хотя бы один грузовик.

Четверо немецких солдат спрыгнули из кузова автомашины, собрались в кружок, дружно закурили и о чем-то заговорили, посмеиваясь. Майор в до блеска начищенных сапогах уверенной походкой двинулся к полицейскому участку в сопровождении темноволосого лейтенанта. Чешский полицейский у входа вытянулся, отдавая честь. Майор не удостоил его вниманием, зато лейтенант смерил полицейского взглядом с ног до головы. Дежурный за стеклом удивленно посмотрел на майора и, видимо, узнал его. В прошлый раз полковник Золтон лично выходил встречать этого майора. Он, кажется, приехал из Берлина с проверкой. Важная птица!

– Что угодно господину майору? –  дежурный вскочил со стула, соображая, что уместнее –  вытянуться по стойке «смирно» или наклониться к окошечку, чтобы лучше слышать приказания. –  Доложить господину полковнику о вашем визите?

Еще один полицейский, до этого беспечно прохаживающийся у стены, заложив руки за спину, теперь стоял, выставив вперед широкий подбородок и поедая немецкое начальство глазами.

Сосновский сделал знак лейтенанту, а сам пошел в сторону вытянувшегося полицейского у двери, вынимая по пути платок и протирая глаза. Лейтенант наклонился к окошечку и поманил дежурного. Тот с готовностью нагнулся, едва не касаясь носом стеклянной перегородки. И тут вдруг быстрая и сильная рука ухватила дежурного за воротник тужурки и рванула на себя так, что от удара лбом задрожала перегородка. Еще мгновение, и в горло дежурного вошел отточенный нож. Чех захрипел, попытался вырваться, задергался, заливая кровью стол, потом с закатившимися глазами повалился на пол.

Второй полицейский у двери, наблюдая эту жестокую расправу, не поверил своим глазам. Но раздумывать было некогда: в лоб ему ткнулся пистолет, который немецкий майор вытащил из кармана. Полицейский побледнел и замер, боясь дышать. Немец несколько секунд смотрел перепуганному чеху прямо в глаза, потом коротко ударил его рукояткой в висок. Чех повалился на пол как мешок.

Сосновский высунулся в коридор первого этажа и прислушался. Лейтенант открыл входную дверь и поманил пальцем полицейского, стоявшего снаружи. Тот вошел и, не успев оглядеться, мгновенно получил удар по голове.

На столе у дежурного зазвонил телефон. Сосновский поморщился и махнул Душану, чтобы тот поторопился. Чех в форме немецкого лейтенанта побежал по коридору в самый конец, туда, где располагались камеры для задержанных. Полицейский, дежуривший возле камер, поднялся со стула и выжидающе посмотрел на приближающегося немецкого офицера. Но вместо команды тот выхватил из кармана пистолет и выстрелил в охранника. Полицейский согнулся и упал головой на стол, потом сполз на пол и остался лежать, раскинув руки.

За решеткой первой камеры тихо взвизгнула женщина, но ей тут же зажали рот. Женщины закрывали глаза детям и со страхом смотрели, как немецкий офицер обыскивает убитого полицейского в поисках ключей.

– Не бойтесь! –  сказал по-чешски «немец» и широко улыбнулся. –  Ваши мужья и отцы в безопасности. Им никто не причинит вреда. Мы спасем вас и увезем в безопасное место. А потом вы соединитесь со своими семьями. Немцы вам уже ничего не смогут сделать. Выходите скорее и бегите к выходу. Вас там встретят, не бойтесь немецкой формы, это чешские патриоты, это партизаны.

Женщины и дети из первой камеры с опаской прошли мимо мертвого охранника и затопали по коридору, спеша к выходу. Сосновский уже утащил в дежурку оба трупа, чтобы не пугать заложников, и в готовности стоял у двери. Чехи в форме немецких солдат стали подавать руки, поднимая узников в кузов машины. Женщины плакали, слыша родную речь и не веря своим глазам. Через десять минут в грузовике сидели все двенадцать заложников.

Последней к машине побежала жена Иржи Правеца. Сосновский подал ей руку и улыбнулся:

– Вот видите, я не обманул вас. Все будет хорошо, а это вам от мужа, –  Михаил вытащил из нагрудного кармана листок бумаги. –  Это он написал вам вчера. Я виделся с ним.