Он нервным движением отодвинул чашку. Пальцы дрожали.

— Когда исчезла Долорес… леди Берг… меня вызвали к генералу Вальдесу. Домой. Я удивился, я еще ничего не знал. Генерал сказал, что машина моего парка в полиции, я могу забрать ее. Он сказал, что у Долорес была несчастная любовь, и она бросилась в море со скалы. Я… я не знал, что делать и говорить. Долорес ведь красавица, сказал я тогда, разве нашелся слепец, который может отказать ей в любви? Генерал сказал: нет, тот мужчина не слепец, просто он женат. Мне было жаль, очень жаль. Меня не допрашивали в полиции, отдали машину. А через полгода в мой парк пришел сын генерала, сеньор Энрике… Тогда он еще не был доктором Вальдесом. Он попросил меня рассказать, какой была Долорес. Потом он пригласил меня домой, я нашел платок Долорес, он попросил отдать ему. У него на столе стояла фотография Долорес. Я сделал вид, что ни о чем не догадался. Хотя в душе, конечно, обругал старого генерала последними словами. Я понял, что Долорес и сеньор Энрике любили друг друга, просто старик запретил им и думать о браке. Долорес умерла, а сеньор Энрике стал несчастным. Мы виделись еще несколько раз. Иногда сеньору Энрике требовалось куда-то поехать тайно, и тогда он звонил мне, и я по старой памяти работал его таксистом. А потом… потом меня вызвали в секретную службу. И там я впервые увидел полковника Арриньо. Он расспрашивал меня про Долорес. Я ответил, что знал. Он сказал, что это была инсценировка, тело не нашли. И проверили все связи Долорес — они вымышленные. Она не рождалась, не училась и не жила в Эльдорадо. У нее тут не было семьи и друзей. И на самом деле ее зовут по-другому. А Вальдесы ее использовали, чтобы сводить счеты с врагами. Она их лазутчица. А я — ее сообщник. Я испугался, конечно. Тогда полковник Арриньо мне сказал, что я должен следить за генералом Вальдесом и сеньором Энрике и докладывать ему, иначе меня арестуют и расстреляют как предателя. Я вышел сам не свой. Прошло две недели. Сеньор Энрике позвонил мне, и я отказался его возить. Я не мог шпионить за ним. И… — он сглотнул. — Арриньо отомстил. Я уверен, что он. Прошло время, я уже почти забыл, когда мне позвонила соседка, сказала, что пришли странные люди, хотели осквернить храм в нашем поселке — там, где жили мои родители и сестра. Прихожане пытались отстоять храм, и тогда взорвалась бомба. Мои родители погибли. Осталась только Изабелла, она болела и была дома. Я был сам не свой. И на исповеди рассказал все нашему настоятелю. Он и подсказал мне, куда обращаться. Я забрал сестру, мы поехали в место сбора, нам объяснили, что это эмиграция. Мы согласились. И вот… мы здесь. Леди Берг, я не хотел обидеть вас подозрениями. Просто когда я увидел вас… я не знал же, насколько вы стойкая. Полковник Арриньо мог заставить вас. И послать убить меня, потому что я знаю — он готовит заговор против доктора Вальдеса.

Мы просидели еще час. Мигель, выговорившись, сидел молчаливый и подавленный. Иногда, впрочем, его пробивало на несколько реплик, а потом он снова затихал и погружался в себя.

На улицу мы вернулись через задний двор. Там нас встретили две собачонки, уже знакомые мне по первому визиту. Они придирчиво обнюхали нас, а одна даже попыталась дернуть Скотти за рясу.

Мы не обсуждали встречу, пока не вернулись в Пиблс. Скотти пригласил меня в дедовский кабинет, запер дверь.

— Делла, что скажешь о наших собеседниках?

— Изабелла странная. Вполне возможно, она не совсем здорова психически.

— Почему ты так думаешь?

Я покачала головой. Скотти вздохнул:

— Вот и я не могу уловить, что именно меня в ней настораживает. А Мигель?

— Мигель очень многое недоговаривал.

Скотти покивал.

— Ты полагаешь, что именно недоговаривал, а не лгал?

— Где-то и солгал. Арриньо еще в те времена славился параноидальной подозрительностью, но все же не до такой степени, чтобы посылать на Землю диверсантов для убийства мелких свидетелей. Тем более, что разоблачение Мигеля ничем серьезным не грозило. Подумаешь, Вальдес узнал бы, что Арриньо шпионит за ним. Эка невидаль. Там все за всеми шпионят.

— Но Мигель уверен, что его попытаются убить. Собаки, — напомнил Скотти. — Они сообщают обо всех посетителях. Я приходил к Башам несколько раз. Мигель неразлучен с собаками, они сопровождают его на улице, ночью, как сказала Изабелла, их оставляют в здании на первом этаже, чтобы они стерегли лестницу на второй, где расположены жилые комнаты. Я спросил, держал ли Мигель собак раньше, когда жил дома или в Золотом Мехико. Изабелла уверяет, что нет, он любит животных, но дома не держал.

— Скотт, он или знает куда больше, или Арриньо дал ему совсем не такое невинное поручение. Впрочем, — подумав, добавила я, — и то, и другое. Вряд ли бы Арриньо давал серьезные поручения непроверенным людям, да еще и лично.

— Вот именно. Мигель первое время в общине молился так истово, словно хотел искупить смертный грех. Его рассказ мало отличался от того, что ты услышала. Но мне казалось, он многое скрывает. Поэтому я и попросил тебя выслушать его. Я подозреваю, он состоял в той самой секте, про которую говорит с ужасом, но и уклончиво.

— Скотт, — я вздохнула, — при всем уважении к твоей работе и к тебе лично — я не имею права этим заниматься. Моя собственная деятельность до сих пор не рассекречена. А за работу с перебежчиком, который запросто может оказаться лазутчиком, я рискую оказаться в тюрьме.

— Я понимаю. Поэтому и отказался от мысли привлечь тебя. Я хотел бы услышать рекомендации — к кому лучше обратиться с этой проблемой. Я бы хотел сотрудничать с человеком, не обремененным предрассудками. Мигель, как мне кажется, грешник, но — раскаявшийся грешник. Да, он лжет. Но в его положении лгут все, особенно жертвы. Никто из них не может отделаться от мысли, что беда случилась в том числе по их вине. И что они, хоть и пострадали, — соучастники. Каждого в детстве родители учили, что-то запрещали. И каждый эти запреты хоть раз да нарушал. Впоследствии роль родительских запретов исполняли законы и заповеди. Но соблазн силен. Иногда кажется — да ничего страшного, я только чуть-чуть, одним глазком… А потом случается несчастье. И человек лжет, доказывая нам и себе, что не виноват. Им движет не только страх ответственности, но и страх, что его оставят без помощи. Мигель — из таких. Он попал в сети, стараясь добиться высокого положения в обществе. Потом осознал — и воспользовался первым же шансом бежать. Он просто слабый человек, слабый — но не пропащий. И я хотел бы, чтобы твой коллега, которого ты рекомендуешь, это понимал.

— Почему ты не хочешь спросить у Алистера?

— Потому что не хочу. Ни он, ни Август. Должен быть кто-то другой, не связанный с нашей семьей хотя бы кровным родством.

— Тогда Кид Тернер, — сказала я и вспомнила его странное поведение. — Хотя не уверена.

— У него и так неприятности.

Я задумалась. Хуже всего, что я действительно не знала, как помочь. В армии я получала приказы через начштаба и понятия не имела, кто разрабатывал ту или иную миссию. Это нормально. После армии я выполняла единственную миссию за границей, если ее так можно назвать, — операцию на Саттанге, и приказ был непосредственно от министра. Но не объяснять же Скотту, как устроена работа в разведке!