– …да, конечно, я понимаю, что это безобразие, – урезонивала она Гнобина под видом диспетчера энергосетей. – Но у нас проблемы с работниками. Мы прислали еще лучшего…

Войнич поставил стеллаж на место, замаскировав им массивную дверь бункера. Он взбежал по лестнице и прыгнул в инвалидную коляску, прикрыл ноги пледом, уронил голову на грудь. Сделал это вовремя. Маше не удалось удержать Гнобина на линии, тот, разгневанный, вытолкнул Хруща на двор.

– Ухожу, ухожу… – Станислав пятился к воротам.

Маша катила следом коляску. Войнич вскинул голову и негромко затянул пьяным голосом песню:

– Нас извлекут из-под обломков…

Стальная калитка в высоких воротах с грохотом закрылась за ними. Хрущ сплюнул под ноги.

– Голова от него пухнет, – после чего вскарабкался по стремянке к разводному щитку, недолго поковырялся в нем отверткой.

Банкомат в магазине напротив особняка ожил. Замигал экран. Деньги он так и не выплюнул, просто завис, выбросив на экран заставку. Женщина неуверенно постучала по нему кулачком:

– Слышь, банкоматик, ты мне хоть карточку отдай. С чем я в магазин пойду?

Но бездушный аппарат оказался глух к просьбе. Из калитки высунул голову Гнобин.

– Я же говорил тебе, батя, что все исправлю, – крикнул ему Хрущ. – А мое слово, как топор, сказал – отрубил. Иди смотри свой телевизор. Футбол скоро начнется.

Ничего не ответив, Бронислав Францевич закрыл калитку. Он постоял во дворе, задумчиво потер подбородок. Ну, не любил коллекционер, когда его отрывали от любимого занятия – осмотра экспонатов тайного собрания реликвий и раритетов. Это то же самое, что приставать к рыбаку с расспросами во время поклевки. Гнобин неторопливо анализировал ситуацию. Что-то странное было в этой троице, навестившей его дом, обычно закрытый для посторонних. Уж слишком напористо они ворвались к нему.

«Нет, все в порядке, – решил, поразмыслив, Бронислав Францевич. – Я же их ни на секунду из поля зрения не выпускал».

Спустившись в подвал, он присел, осмотрел стеллаж-маскировку. Ножки надежно стояли в гнездах.

«Ну да. Показалось. Слишком я подозрительным стал. Столько лет ничего не случалось. Ведь и не знает никто про мою коллекцию».

Коллекционер открыл толстую металлическую дверь. В хранилище ровно горел верхний свет. Настольная лампа высвечивала оставленный на столе лист пожелтевшей бумаги с нервными строчками гения поэзии. Гнобин сел в любимое кресло, поднял автограф и негромко, нараспев стал читать:

– …как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…

* * *

Маринка Бирюкова проскользнула в номер к Портнову и тут же закрыла дверь на ключ изнутри. В ванной шумел душ. Звуки разбивающейся воды смешивались с негромким пением бывшего мента.

– …на горе стоит корова…

Женщина тут же заулыбалась похабной частушке. По жизни она редко когда ругалась матом, ну, разве что ударив мизинец на ноге о камень. Однако, когда «заводилась», то непристойные ругательства сексуального свойства из нее так и начинали сыпаться. Маринка почувствовала, что ей хочется материться. Она на цыпочках, чтобы не выдать своего присутствия, подошла к большому – до самого потолка – зеркальному шкафу-купе и, загадочно улыбнувшись своему отражению, спустила с плеч края широкого выреза летнего платья. Шелк с шуршанием соскользнул на пол.

– …никто замуж не берет… – пропел концовку мелодраматической частушки про корову мокрый голый Николай, выходя из ванной комнаты.

Он подошел к зеркальной дверце, вгляделся, хорошо ли выбрил подбородок, скривил губы, в ямочке еще оставался небольшой островок черной щетины. И тут створка шкафа сама собой пошла в сторону. Николай нервно дернулся и машинально вспомнил, что пистолет остался висеть в том самом шкафу, от которого он отпрыгнул на шаг.

– Ну, ты и напугала меня, – облегченно выдохнул он, когда из шкафа вышла, покачивая бедрами, Маринка.

Шелковое платье она волочила за собой по ковру, ее несколько подержанные прелести слегка скрывало кружевное белье.

– Коленька, – распевно проговорила она. – Я по тебе соскучилась. А ты?

Портнов зябко поежился, на него, мокрого после душа, веяло из окна утренним ветерком.

– Маринка. Что, прямо сейчас? – спросил он.

Женщина приблизилась к нему, одной рукой обвила шею, другой скользнула по животу.

– Милый, прямо здесь и прямо сейчас. Я изнемогаю. Как проснулась, так и поняла. И что только эти юга со мной делают? Сумасшествие какое-то, – ладонь с живота скользнула еще ниже. – Ну, ты же хочешь меня, хочешь… – зашептала женщина.

– Ну, хорошо, хорошо. Давай по-быстрому, – сдался Портнов, чувствуя, что и сам не против заняться сексом с женой босса.

Он попытался уложить Маринку на ковер, та сперва поддалась, но потом брезгливо поджала губы.

– Хер знает, кто тут ходил, чем занимался? – сказала она, поднимаясь на ноги. – Давай в нашей любимой позе, которую ты специально для меня придумал. Я в ней Бирюкову никогда не даю. Он о ней и не знает.

– Я для тебя несколько поз придумал. – Николай гладил бедра Маринки, румянец уже проступал сквозь незагорелую кожу. – В какой именно хочешь?

– В позе «бобра».

– Я так и подумал.

Маринка выдвинула стул из-под письменного стола, держа его на весу, сделала несколько развратных танцевальных па по номеру, поставила его посередине комнаты, картинно, как в стриптизе, освободилась от белья, бросая его в Портнова. Затем забралась на сиденье коленями, согнулась, вцепившись руками в спинку.

Эту позу любовники называли позой «бобра» потому, что когда любвеобильной Маринке приходилось сдерживать неприлично громкие чувственные стоны, она вцеплялась зубами в спинку стула, буквально грызла ее, как бобер дерево.

– Коленька, милый, давай, только считай, ладно? Я так люблю, когда ты считаешь…

– Раз, два, три… – принялся отсчитывать свои движения Портнов. – Двадцать, тридцать…

– Давай, давай…

– Тридцать два, тридцать три… – Николай считал все быстрее.

– Только не вздумай раньше ста остановиться, я еще не готова… Ты уже придумал, как мы от моего идиота избавимся?

– Чего? – замер Портнов.

Маринка обернулась:

– Мы же договорились, что ты придумаешь. А то я больше так не могу… Продолжай, продолжай…

– Придумал, потом расскажу… сорок шесть, сорок семь, – продолжил счет Николай.

Маринка уже вовсю грызла спинку стула. Все-таки в гостинице звукоизоляция была не из лучших, в соседнем номере могли услышать, приходилось хоть немного гасить звуки желания. И тут на счете «шестьдесят девять» дверь в номер требовательно дернулась, несколько раз провернулась ручка.