– Сам увидит, – ответил я. – От взора сэра Альбрехта ничто не ускользнет.

– Он видит не только шляпы, – согласился он. – Шляпу вообще-то он больше показывает.

– Мы многое делаем напоказ, – ответил я. – Разве эта прогулка необходима нам? Она, будь он неладен, нужна протоколу!

Он хмыкнул, но смолчал, а тот, о ком говорим, словно услышал или почуял, повернулся в нашу сторону. Я сразу ощутил на себе его внимательный и как бы ощупывающий взор, но продолжал двигаться в прежнем направлении и заметил, что Альбрехт коротко распрощался и быстрыми шагами пошел в нашу сторону.

Я нарочито замедлил шаг, Альбрехт эффектно сорвал шляпу и, раз уж за нами наблюдают сотни пар глаз, элегантно замахал перед собой плавно-резкими движениями, одновременно красиво пританцовывая, что должно означать бодрость тела и духа, а также готовность со всем рвением.

– Сэр Альбрехт, – сказал я жирным голосом, – вы можете присоединиться к нашей прогулке. Что у вас за такая озабоченность на челе?.. Чело – это как бы лоб, но лоб есть у всех, а у вас он еще и чело!

Альбрехт недружелюбно покосился за ползущую за нами с Келляве цветную толпу придворных, сказал сдержанно, заметно понизив голос:

– Еще в одном королевстве захватили трон… в Гасринии!

– Бескровно? – уточнил я.

Он посмотрел с неудовольствием.

– Если бы бескровно, то я бы, согласно вашим странным установкам, и внимания не обратил! А так трупами завален дворец, да и на улицах города их немало…

– Нехорошо, – согласился я. – Зарезали всю королевскую семью?

– Король еще не вышел из пещер, – доложил он. – Это соперничающие кланы столкнулись в схватке за трон!

– Жаль, – рассудил я, – лучше бы короля. Видимо, я все-таки республиканец где-то там, в глубинах моей мохнатой души. Династии нужно искоренять!.. Тормозят эволюцию и внушают ложные надежды на устойчивость мира.

– А на самом деле?

– Загнивание, – отрезал я. – Что в конце концов и выливается вот в такие бесчинства, когда только трупы…

– Нехорошо, – поддакнул Альбрехт уж слишком с готовностью. – С трупов налоги как-то брать еще не научились. Хотя ваше величество многое умеет…

Келляве пробормотал:

– Этих мятежных королевств все больше…

– Мятежные не королевства, – уточнил я, – а короли. Или претенденты. Население думает о семьях, огородах, жене соседа, и самые дикие амбиции ограничиваются околицей родной деревни.

По лицу Альбрехта промелькнула гримаска неудовольствия. Упоминать простолюдинов как бы дурной тон, хотя вообще-то девяносто девять из ста в любом королевстве как раз простолюдины, но почему-то у них нет права голоса… что вообще-то нехорошо, но раз уж император здесь я, то это хорошо и правильно.

– Ваше величество…

– Я к тому, – пояснил я, – что если мятежного короля снять, а на его место поставить более адекватного, то проблема мятежа будет решена мгновенно.

– Можно еще повесить с десяток его советников, – подсказал Келляве. – Советников и соратников… простите, сообщников.

– И глав могущественных кланов, – добавил Альбрехт, – это они подбивают королей расширить пределы, отхватить чужие земли и стать еще могущественнее.

– И то можно, – согласился я, – но на месте королю будет виднее, кому рубить голову, а кого просто повесить. Можно даже просто удавить в подвале, чтоб сапоги не топтать. Не императорское дело вникать. Приказ отдал – выполни!..

Мы сделали круг вокруг ближайшего бассейна с фонтаном и статуями мифологических существ, порывом ветерка донесло мелкую водяную пыль, пахнуло свежестью.

Альбрехт помалкивал, но Келляве вдруг хмыкнул и заулыбался во весь широкий рот.

– Мысль пришла? – поинтересовался я.

Он улыбнулся еще шире, показывая крупные, почти белые зубы, в глазах заплясали искорки.

– Думал ли кто-то из нас, что сэр Ричард станет делателем королей?

– Не до воспоминаний, – оборвал я. – Думайте о будущем.

Улыбка исчезла, он сказал уже серьезно:

– Без армии с Севера не обойтись. Людей у нас мало, а с каждым королем нужно послать хотя бы несколько человек из наших. А лучше хорошую дружину.

– Готовлюсь, – ответил я коротко. – Уже прикидываю, кого куда.

Альбрехт сказал настойчиво:

– С севера нужно брать всех. Все равно даже таким полководцам, как Меганвейл, Шварцкопф, граф Клемент Фицджеральд, Будакер, герцог Сулливан нужно сперва пожить возле вас здесь в Волсингсборе, обтереться, понять куда попали, а то с ходу наломают таких дров, что лучше бы война или землетрясение…

Келляве крякнул, но смолчал – понимает, некоторых вообще на Юг допускать нельзя, а часть допущенных придется держать под рукой и под строгим надзором.

Альбрехт покосился на него испытующе, молчание можно истолковать по-разному, Келляве наконец сказал с некоторым сомнением в голосе:

– Разберемся. Сперва здесь пообтешем, объясним, расскажем. А действовать будут только под нашим присмотром и руководством!

У входа во дворец Келляве остановился, отвесил учтивый поклон.

– Ваше величество… мне нужно посмотреть еще за подвозом продуктов из пригорода, там какие-то сложности…

А в зале и Альбрехт встал как вкопанный.

– Ваше величество, я направо, у вашего правительства какие-то проблемы. А вы, как всегда, налево?

– Я наверх, – возразил я. – Тоже как всегда. Все выше и выше полет наших доблестных птиц!

В зале, который я называю приемной, Хрурт вполголоса общается с Ульманом, втолковывает ему что-то то ли на правах старшинства, то ли на основании своего более высокого роста.

Оба, заслышав шаги своего командира, а также по совместительству императора, повернулись, Хрурт браво выпятил грудь, а Ульман вытянулся в струнку. Титулы мои меняются достаточно часто, а вот командиром остаюсь всегда.

Хрурт спросил обеспокоенно:

– Сэр Ричард?

– Все в порядке, – заверил я. – Изволю отлучиться. Да не по бабам, не лыбься. Если кто спросит, ненадолго. Кое-какие дела, понял? Государственные, даже державные. Да-да, державные, так звучит внушительнее.

Ульман промолчал, Хрурт поинтересовался:

– Коня, конвой?

– Обойдусь, – ответил я. – Я скромный, если ты еще не знаешь. Иногда сам себя не узнаю, будто все еще не император. В общем, отвечай, что все в порядке, вернусь скоро.

Он кивнул, но я видел, как в глазах появилось и начало разрастаться подозрение, все-таки знают меня еще с Амальфи.

Ульман нахмурился, в голосе отчетливо прозвучала подозрительность: