Вдруг в темном коридоре им преграждает путь мужской силуэт – Луиза, очнувшись от своих раздумий, узнаёт Жюля, и у нее перехватывает горло. Молодой интерн, сделав уверенный шаг к женщинам, обращается к медсестре:

– Полетта, тебя ждут на помощь у ворот. Гости продолжают прибывать и не могут найти дорогу к залу.

– Но мне нужно отвезти девочку…

– Я сам отвезу. Иди.

Медсестра неохотно подчиняется. Жюль, заняв ее место, толкает каталку вперед. Они с Луизой пока не обменялись ни словом – ждут, когда медсестра исчезнет из виду. Наконец Жюль наклоняется сзади к Луизе, но не успевает заговорить, потому что она его опережает:

– Я не хотела тебя видеть.

– Правда?

– Никогда больше не хочу тебя видеть. Я теперь уродина.

Жюль останавливается, колеса перестают скрипеть. Он обходит каталку и встает напротив Луизы. Она отворачивается, тщетно стараясь ускользнуть от этого пристального взгляда голубых глаз.

– Не смотри на меня.

– Для меня ты по-прежнему прекрасна, Луиза.

– Калеки не бывают прекрасными. Не ври.

Она чувствует, как пальцы Жюля касаются ее шеи, затем щеки.

– Луиза, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ничего не изменилось и не изменится.

Луиза, кусая нижнюю губу, зажмуривается. Она так надеялась услышать эти слова, что теперь изо всех сил сжимает левой рукой мантилью, чтобы не заплакать. Каталка снова приходит в движение, и, открыв глаза, девушка обнаруживает, что она едет в обратном направлении – Жюль позади нее сделал разворот.

– Куда ты? Бальный зал в другой стороне.

– Хочу тебе кое-что показать.

* * *

В бальном зале Теофиль пробирается сквозь толпу разряженных в маскарадные костюмы людей, удивляясь, как много здесь собралось народу. Вокруг целый парад цилиндров, капоров, кружев и оборок, перьев и цветов, настоящих и фальшивых усов, нарядов в клеточку и в горошек, мехов и вееров. Гости танцуют, сталкиваются, уворачиваются, лавируют. Взгляд Теофиля скользит по хохочущим лицам, господа и дамы указывают пальцами на умалишенных, умалишенные улыбаются ему, хватают за руки. Гул голосов мешается со звуками скрипок и фортепиано, взрывы смеха гремят со всех сторон, гости хлопают в ладоши и притопывают на паркете. Эта странная пестрая толпа как будто собралась на деревенские гуляния, куда буржуа соизвоили явиться не ради самого карнавала, а исключительно для того, чтобы потешиться над простым людом, разодевшимся кто во что горазд. Здесь словно проходят два разных праздника: в одном участвуют женщины в маскарадных костюмах, прилежно выполняющие в танцах заученные в последние недели па, в другом – зрители, ушедшие в этот спектакль с головой и отбившие себе руки аплодисментами.

Теофиль вглядывается в лица – ищет сестру. У него взмокли виски и ладони. Молодой человек и представить себе не мог, что окажется когда-нибудь здесь, на знаменитом балу в Сальпетриер, и уж тем более что ему придется вызволять отсюда Эжени вопреки воле отца и врачей. Он и сам не понимает, на что согласился – то ли совершить отважный и справедливый поступок, то ли сделать опасную глупость.

Медсестры, все одетые в черное, тоже не стоят на месте – ходят по залу, раздавая умалишенным стаканчики с сиропами; одни охотно берут напиток, другие возмущенно отталкивают стаканы, не желая, чтобы за ними ухаживали, как за больными, в этот вечер на глазах у гостей. На скамьях под окнами, безразличные ко всему, сидят сумасшедшие старухи. Гости, впервые увидев эти морщинистые лица, впалые щеки, блуждающие взгляды, невольно пятятся в страхе – безучастные старухи, неподвижные посреди живописной бальной кутерьмы, кажутся мертвыми. В толпе, обмахиваясь веером, среди приглашенных разгуливает графиня, и каждому, кто готов ее выслушать, рассказывает о своем несметном богатстве, описывает замок в Ардеше, жалуется, что надо быть все время начеку, оттого что у нее в любой момент могут украсть колье из чистейших бриллиантов. Поблизости толстая цыганка с цветастым платком на голове и с размалеванными помадой губами предлагает незнакомцам предсказать будущее по линиям их ладоней, хватает кого-нибудь за руки, витийствует под нервное хихиканье, отпускает жертву и переходит к следующей. Мария-Антуанетта невпопад колотит в бубен, прижимая его к животу. Худенькие бледные девочки, переодетые в пьеро, хватают сладости с буфетной стойки и улепетывают под взглядами удивленных гостей, не подозревавших, что здесь есть такие маленькие пациентки. Ведьма в волочащемся по полу плаще и остроконечной шляпе, которая ей слишком велика, сосредоточенно метет с пола крошки и пыль, бесцеремонно расталкивая тех, кто попадается ей на пути.

Добравшись до помоста, где играет оркестр, Теофиль в очередной раз озирается и замирает: чуть поодаль, возле окна Эжени тоже беспокойно осматривается в толпе. Она в мужском костюме, волосы заплетены в длинную косу, свисающую вдоль спины. Вдруг, словно почувствовав взгляд брата, она оборачивает к нему похудевшее лицо, и в ту самую секунду, когда узнаёт его, сердце у нее в груди гремит ударом гонга, а горло сжимается. Он пришел. Теофиль здесь, ради нее. Эжени не сомневалась в его порядочности, понимала, что он единственный из членов семьи не хотел, чтобы ее заперли в Сальпетриер, и что до сих пор он лишь подчинялся приказам отца, которому не мог перечить, потому и удивлена сейчас, что он явился на бал. Раньше она и мысли не допускала, что Теофиль способен пойти против воли того, кому он подчиняется всю жизнь.

Молодой человек смотрит на сестру и теперь, когда он ее нашел, боится перейти к действию. В конце концов он решается сделать шаг ей навстречу, но кто-то удерживает его за руку. Теофиль изумленно оборачивается – позади стоит Женевьева.

– Не сейчас. Следите за мной, я подам знак.

Эжени тоже отходит, растворяется в толпе, напоследок ободряюще кивнув брату. Впервые за последние две недели на ее лице улыбка.

* * *

За стенами бального зала Сальпетриер безмолвствует. В палатах, в коридорах, на лестничных площадках ни шороха, ни шепота, ни звука шагов. Слышен лишь скрип колес каталки на кафельном полу. С высоты своего инвалидного ложа Луиза видит лабиринты больницы, где она никогда не бывала в столь поздний час. В коридоры льется тусклый свет от фонарей под окнами. На всем протяжении их пути на стенах и под потолком качаются пугающие тени. Луиза вжимается спиной в подушки и зажмуривается. Она вспоминает звуки, которые раньше всегда ее окружали, – женские голоса в дортуаре, звон посуды в столовой. Даже всхлипы и причитания умалишенных по ночам лучше зловещего безмолвия, царящего здесь сегодня вечером. Всё лучше этой страшной тишины. Шум, по крайней мере, – признак жизни.

Луиза, почувствовав, что каталка остановилась, открывает глаза: перед ней дверь. Жюль, обогнув каталку, открывает замок. За дверью – палата, погруженная в темноту. Луиза непонимающе смотрит на интерна:

– Зачем ты меня сюда привез?

– Это палата, в которой мы с тобой раньше проводили время.