— Я хочу быть искрой, — неожиданно громко воскликнула она, разворачиваясь ко мне лицом, а я немедля поднялся с дивана и буквально подбежал к ней, заглядывая в глаза. — Хочу радоваться, как прежде, любым мелочам.

— Ты уверенна в том, что говоришь?

— Да, и ты должен мне помочь. Я не хочу быть той Искрой, которая была с Лешкой, нет, она умерла вместе с ним. Я хочу быть искрой только с тобой, и радоваться тоже только с тобой. А зажигать весь мир я не буду, мне этого не хочется. Только для тебя, потому, что именно ты возвращаешь меня к жизни, — она с таким запалом это говорила, что я понял — именно так и сделаю, верну искру в ее глаза. — Давай хотя бы попробуем.

— А давай, — я бросил взгляд в окно, и снова на Любу, — Прям сейчас.

— Что?

— Беги, теплей одевайся, пойдем в снежки играть.

— Что, правда? — не поверив моим словам, переспросила она, я кивнул и сам побежал в гардеробную, отыскивать теплый свитер.

Через десять минут мы уже обувались в холле и натягивали зимние куртки, с запалом переглядываясь, и кутаясь потеплее, чтобы можно было подольше погулять на улице. Любаша выбежала первая, и когда я прикрывал дверь, мне в плечо прилетел первый снежок, тут же разлетевшийся на несколько частей. Не успел я опомниться, как она сгребала снег с перил, соорудила еще один комок и снова отправила его в мою сторону. Но здесь я успел увернуться, и снежок впечатался точно по центру двери. Тут же я услышал заливистый хохот девушки, и сам широко улыбнулся, ведь такого звонкого смеха из ее уст я еще не слышал ни разу.

— Не зевай, — крикнула она и скрылась углом дома, все так же хохоча.

Я же остался с этой стороны дома и принялся лепить целую кучу «бомбочек», чтобы атаковать без промедления, но периодически поглядывал в сторону малышка. Она обосновалась все в той же беседке, и тоже лепила снежки, которые, к сожалению, я не мог видеть из-за резных перил деревянного сооружения.

Мне в шапку прилетела очередная «бомба», и я улыбнулся. Как Любе удается меня так «разводить»? Похоже, я слишком увлекаюсь мыслями о ней. Больше не медля, я запустил свой снаряд в девушку и, к удивлению, промазал, а вот второй снежок пришелся кстати, и теперь на красной дутой куртке, на спине, с левой стороны, красовался белый след.

— Есть, — крикнул я и сделал жест рукой, обозначавший маленькую победу, за что и поплатился очередным снежком, на сей раз — в лицо.

— Ахахаха, а вот и не надо радоваться раньше времени, — весело прокричала Люба. А я, наклонившись, схватил свой снаряд и пульнул в ответ, после чего услышал не громкое «ой» и замер взглядом на девушке. Она держалась за локоть, согнувшись пополам, весь ее вид показывал, что ей больно, и я тут же рванул к ней, проклиная себя за то, что так неосторожно совершил бросок.

Она стояла неподвижно, все так же наклонившись. Когда же мне оставался буквально метр до нее, я тут же почувствовал, как по моей груди прошлись десятки снежных шаров. По всей видимости, я замер с непониманием на лице, а Любашка расхохоталась и принялась убегать от меня. Я тут же бросился за ней, понимая, что она меня обманула.

Мы практически оббежали вокруг всего дома, и уже у самого крыльца я смог ее поймать.

— Теперь никуда не денешься, — прошептал я, немного задыхаясь. Неплохой кросс, все же, мне не двадцать лет.

— Фуф, а я-то думала, ты меня никогда не поймаешь, — так же запыхавшись, ответила она. — Знаешь, как-то не совсем легко бегать по снегу, особенно, когда нога утопает по щиколотку.

— Бедняжечка, — пожалел я и наклонился, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на розовых губках. — Сама же это и спровоцировала. Так тебе не было больно? — поинтересовался я и заглянул в блестящие глаза, которые светились от счастья.

— Нет, конечно, я обманула тебя. Ведь должна же победа принадлежать маленькой беззащитной девочке, — она сказала это так, что мне захотелось тут же ее прижать к себе, что я незамедлительно и сделал.

Она такая прекрасная, в этой дутой красной куртке, из-под которой выглядывал воротник свитера. В черной шапке, ни капельку не прячущей ее длинные волосы, в кремовых брючках и обычных черных сапожка уггах. Простая и прекрасная, не трясущаяся за ногти, или из-за того, что сапоги не в тон куртке, она просто наслаждалась происходящим, и не переживала, что может выглядеть в моих глазах неподобающе. Ее естественность меня и сводила с ума.

— Ты маленькая и прекрасная, но я уберегу тебя ото всех, — произнес я тихим голосом, продолжая смотреть в ее глаза.

— Клим, ты нереальный какой-то. Где таких делают?

— Отец всегда говорит, что я — копия мамы.

Между нами возникло молчание, и я на миг вспомнил свою маму, которая питала к отцу невероятные чувства, и мне…

— Не грусти, — попросила Люба, прервав мои мысли, и ладошкой провела по лбу. — А давай на санках покатаемся, — громко, с округлившимися глазами и наигранным личиком, произнесла малышка. — У тебя есть санки?

— Думаю, есть, в гараже, только что-то мне подсказывает, что кататься будешь только ты, — на мои слова мне лишь невинно похлопали глазками, а я весело засмеялся, обнял левой рукой девушку за талию, и мы отправились исследовать гараж.

Я наконец-то добился счастья в глазах Любы, оно пока мимолетное, возможно, проходящее, но ведь раньше и такого в ней не наблюдалось.

Домой мы зашли только через три часа, потому что после катания на санках нам просто необходимо было слепить снежную бабу, и теперь из окна кухни прекрасно было видно сие чудо, напоминавшее огородное пугало. И, возможно, мы бы еще долго не заходили в дом, если бы организмы срочно не потребовали горячего чая и небольшой передышки для тела.

Люба.

— Клим, тебе нужно ехать в салон, наверняка накопилась куча дел, которые без тебя никак не решатся, — вынесла я вердикт, ведь уже больше получаса мы спорим из-за того, стоит ли нам сегодня ехать в клуб.

Ехать, конечно, стоило, только я находила всяческие причины, чтобы этого не делать, и не потому, что не хотелось, а из-за того, что мне было страшно. Очень. Я просто боялась снова войти в те стены, где на меня с силой давили воспоминания, душили, не давая думать о настоящем или будущем. Там мне становилось тяжело и больно, а я не хочу позволять страхам брать верх надо мной, не сейчас, когда моя душа немного освободилась, а совсем другой, новый мужчина в моей жизни дарит веру в счастливое будущее. Мне страшно, что как только я войду в тот кабинет, то снова окунусь в прошлое, разрешу эмоциям поглотить меня, и снова вернусь в те ужасные часы и дни, где нет улыбок, веселья, прекрасных моментов, где нет Клима. Вот, чего я больше всего боюсь — потерять Клима. Он стал настолько дорог и важен в моей жизни, что еще одной потери я не выдержу.

Но что это — страх снова остаться одной, взаперти, в холодных стенах, поглощенных тьмой? Но если бы это был страх, я бы не дрожала от возбуждения в сильных и надежных руках Клима. Я бы не стонала той ночью, и не извивалась от его ласк… Тогда что? Неужели любовь, разве можно вот так взять и полюбить человека за несколько месяцев, можно ли довериться, полагаясь только на факты?