Потянул лифчик, спуская бретельки с рук, и откинул в сторону к остальным вещам. Я по-прежнему не видел, но четко представлял, как пышная грудь с возбужденными сосками снова и снова поднимается от тяжелого дыхания, и словно для того, чтобы убедиться в своих мыслях, я наклонился и руками несильно сжал два холмика, получив в ответ страстный стон.

Нежные ручки коснулись моей спины, и я почувствовал, как она сжала пальчики и впилась ноготками в кожу, показывая свою страсть. В спальне были слышны только наше глубокое дыхание и легкий шорох тел на постели. Я склонился к груди и губами завладел острым соском, сжавшимся в тугую горошину, принялся сосать его, слегка прикусывая зубами, и вырывая стоны из сладкого ротика любимой. Насладившись одной грудью, уделил внимание другой, не оставив ни единой клеточки без поцелуя. Руками гладил все тело, поглощая, впитывая, пытаясь запомнить, запечатлеть все, каждый изгиб, каждую выемку, каждую родинку.

— Малышка, сладкая моя, родная… — шептал я, продвигаясь к шее, подбородку, губам, завладев последними в страстном поцелуе, испивая ее, снова и снова пробуя на вкус, и давая ей возможность насладиться мною.

Пальчики любимой все так же блуждали по моему телу и, склонившись, я, не спеша, с особой осторожностью, начал медленно стягивать трусики, освобождая нежную плоть от лишней одежды. Спустив кружева по сексуальным ножками, сам стянул свои боксеры и расположился у влажного горячего лона. Взял лицо Любы в руки и, словно пытаясь что-то разглядеть в темноте, уставился приблизительно в ее глаза. Я чувствовал, как от глубокого дыхания ее соски царапают мою грудь, и это было так здорово и вызывающе.

Рукой нащупал ее руку и, приблизив к губам, поцеловал тонкие, дрожащие пальчики и начал медленно входить в податливое тело.

— Ох, — простонала она и немного сжалась.

— Расслабься, девочка моя, расслабься, — и она послушалась моего совета, полностью отдавшись мне во власть.

Я почти полностью смог погрузиться в ее тесные глубины, и почувствовал, как стенки влагалища сжались, а тело любимой задрожало. Любаша, какая же она чувственная, мягкая, нежная. Так и хотелось сорваться, поглотить ее, но я не мог себе этого позволить. Не мог спугнуть, и просто продолжал медленно погружаться в нее, просто наслаждаясь нашей близостью.

Свет ночника едва разливался по комнате, но я мог отчетливо видеть, как уже более спокойно поднимается и опускается грудь Любы, небрежно прикрытая простыней. Ее безупречное тело так и манило своей сексуальностью, а то, что оно было прикрыто шелком, вызывало новую волну возбуждения. Прекрасная, волнующая, с изумительными изгибами, и вся моя, без капли сомнения. То, что раньше она боялась меня, не подпускала, на все это есть весомые аргументы, но теперь, когда полностью доверилась мне, я не отпущу ее, и буду делать счастливой.

— Что между нами теперь будет? — тихо спросила девушка и коснулась моей руки, лежащей на ее животике.

— А что будет? — не совсем понял я.

Я лежал на спине, а девушка, устроившись у меня под боком, положила голову на мое плечо, позволив волосам щекотать подбородок.

— Что теперь между нами?

— Теперь ты целиком и полностью моя женщина, это очевидно.

— Я тебе все еще нужна?

— Ты так говоришь, словно я нуждался только в твоем теле…

— Не знаю, просто — для чего я тебе еще нужна?

— Нет, дорогая, ты мне нужна вся, целиком — и душой, и телом, и тебе от меня не отвертеться.

— Зачем тебе моя израненная душа?

— Излечу тебя от всего, чего только смогу.

— Сексом?

На этом вопросе я извернулся и оказался сверху любимой, удерживая свой вес на локтях, и внимательно смотря в омуты ее глаз.

— Скажи, ты этого не хотела? — кивком головы показал вниз, на наши тела, разделенные только простыней.

— Хотела, — тихий ответ.

— Или, быть может, я что-то не так сделал, причинил боль, или что-то, что ты не хотела?

— Нет.

— Тогда в чем проблема, Любаш? Объясни?

— Прости, я, видимо, еще ничего не осознала полностью.

— Глупышка, моя глупышка, — я обнял ее и коснулся губ в легком поцелуе, прошелся рукой по груди к животику через шелковую ткань, и перекатившись набок, прижал любимую спиной к груди и удобно разместил руку на ее талии.

— Спи, я тебя все равно никуда теперь не отпущу.

— Даже если я попрошу? — немного приподняв голову, спросила она.

— Я найду весомые причины тебя переубедить.

— Почему ты сразу отказываешься? Стоит подумать об этом, ведь нельзя так рубить с плеча. Возможно, это твой шаг в будущее, толчок туда, где ты заживешь по-новому, не окунаясь так глубоко в прошлое, и позволишь брать эмоциям верх над тобой. К тому же я считаю, что и Алексей хотел бы, чтобы ты занималась этим, чтобы продолжила то, что он не успел завершить. Я прошу тебя, Любаш, подумай об этом, — мы сидели в гостиной у камина и пили горячий чай, после чего я и начал разговор о так и не открывшемся клубе Любы и Лекса.

Стекла в дверях, ведущих в холл, конечно же, за ночь и не появилось, но друг звонил сообщить, что позаботится о последствиях своего «поведения» лично, и все исправит. А я не был против, потому как не хотел отвлекать свое внимание на такие вещи, ведь рядом со мной наконец-то открытая, раскрепощенная Люба.

— Не все так просто, как говорится, Клим, и ты это понимаешь. Я не смогу смотреть на все то просто, как не в чем ни бывало, слишком дорогие и болезненные, в то же время, воспоминания. А я не мазохистка, чтобы окружать себя стенами, пропитанными счастьем и любовью к человеку, которого уже нет в живых.

— Ты даже не пробуешь посмотреть своему страху в глаза, ты бежишь от него. А что, если не все так страшно, как ты думаешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Просто следуй зову своего сердца, а не оглядывайся назад, в прошлое. Я знаю, что ты никогда не забудешь Лешу, и не посмею этого требовать, но у тебя целая жизнь впереди, и я хочу, чтобы ты ее разделила со мной. Хочешь, мы вместе будем руководить клубом?

— Но у тебя салоны.

— И что, там есть заместители, менеджеры. А я нужен тебе больше, чем своим салонам.

Люба оставила свою чашку на столе и, поднявшись с дивана, подошла к окну, открывающему вид на задний двор. За ночь намело много снега, и теперь все было укрыто белым покрывалом, а на пушистых елках и ветках рябины можно было заметить снегирей, что-то выискивающих в пушистых снежинках. Девушка смотрела на беседку задумчивым взглядом, я бы даже сказал — отстраненным, поэтому не торопился подходить к ней, давая возможность разобраться в своих мыслях.

Когда мы проснулись утром, Люба была такой загадочной, волшебной и домашней, что мне даже не хотелось выпускать ее из кровати, но, по инициативе девушки, этого и не пришлось делать, она сама прильнула ко мне с поцелуями и со всем последующим, поэтому мы вышли из спальни только спустя два часа.