— Марлоу ахнула и закрыла рукой рот — стала испражняться прямо на улице. Марлоу не сразу догадалась, что это была живая псина, а поняв это, почувствовала себя чуть ли не оскорбленной. Зачем держать настоящее животное здесь, где нет даже травы? Кто будет соскребать фекалии с тротуара? Есть же маленькие роботы-собачки, которых можно разрядить, когда уезжаешь в отпуск!

Марлоу доехала до Таймс-сквер с ослепительной мозаикой знакомых лиц. Изображения актеров Созвездия были повсюду, парили как призраки среди рекламы модной одежды и ресторанов быстрого питания на знаменитых голограммах перекрестка. С одной из них, расположенной на круглой крыше отеля, кокетливо смотрела, потягивая сиреневатый сок, Жаклин — как заметила Марлоу, с существенно зауженной талией; логотип производителя плясал у ее плеча. Справа, на здании из зеленого стекла, под названием таблоида-еженедельника «Созвездие» проецировалось несчастное лицо Иды. «ИДА БРОСИЛА СЕМЬЮ», — кричала подпись. Нос у нее был высотой в весь этаж. Такси проехало несколько метров вперед, и Марлоу увидела свое лицо, смотрящее с выцветшего и облезшего билборда. Это была старая реклама, в которой использовали фотографию с ее свадьбы, хотя Марлоу не помнила, чтобы она для нее позировала. Она безмятежно улыбалась в объятиях Эллиса, прижав голову к его плечу. «Марлоу + Эллис», — было написано около ее левого уха. А справа от подбородка более крупным шрифтом: «Навсегда. Счастье до гроба с „Истерилом“».

Вдруг все образы над головой Марлоу исчезли. Небо неожиданно стало безмятежно голубым, здания оголились до бетона. Только тогда ньюйоркцы взглянули наверх, озадаченные пустотой. Пешеходы застыли посередине улицы. Обедающая толпа на красной пластиковой лестнице оцепенела с поднятыми вилками в руках. Все ждали, и Марлоу ждала вместе с ними, когда вернется многоцветная суматоха. Затем замигала голограмма бескалорийной кока-колы, главного идола всей рекламной индустрии, и над ее логотипом появилось лицо.

Лицо Марлоу.

Марлоу сжалась в кресле и закрыла руками рот, глядя на кончики своих дрожащих пальцев. Между тем разрозненные частицы света постепенно приобретали форму: непокорная грива волос, серьезные синие глаза. Она смотрела, как ее изображение, похожее на снимок преступника — без улыбки, анфас, крупным планом, — многократно повторяется, расходясь по всему кварталу. Теперь она была там, где только что красовались Жаклин и Ида, реклама одежды и ресторанов. Ее лицо было повсюду.

Люди тоже смотрели на ее портрет, отводя глаза от голограмм, только чтобы обменяться озадаченными взглядами. Некоторые пошли дальше, с привычным равнодушием отмахнувшись от этого зрелища, но большинство так и остались стоять, ожидая, что последует дальше.

Светофор переключился с красного на зеленый, но машины не двигались с места.

Затем на идеально гладком благодаря компьютерной обработке лбу Марлоу повсюду появилась мерцающая надпись: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ: МАРЛОУ КЛИПП».

Над монотонным гулом мотора такси прокатился исступленный женский голос:

— Поклонники Созвездия! Сегодня особенный день. Пора выйти на охоту! Наша Марлоу Клипп находится где-то на Манхэттене и ждет, когда вы ее выследите. Нашедшего ждет замечательный приз. Вперед, звездочеты, вперед!

Марлоу вжалась в спинку кресла и сползла вниз.

Жаклин была права. Охота не выдумка.

А Марлоу в нее даже не верила, у нее не было на это причин. Никто из тех, кто своим отъездом мог нанести вред всей системе, никогда не покидал Созвездие, по крайней мере на памяти Марлоу. Примерно через два года после открытия анклава многие из изначального состава актеров пытались дезертировать. Некоторым из них — людям вроде Иды, которые мало кого интересовали, — позволили уехать, их каналы закрыли, а внимание их подписчиков аккуратно перенаправили на звезд с похожей внешностью и образом жизни. Других — тех, кто собирал большую аудиторию, — разными способами убедили вернуться. Им повысили гонорары или взяли в залог их сбережения — ведь всех их обслуживал Первый банк Созвездия. Было все же несколько случаев, когда у сети ничего не получилось, и Марлоу помнила, как в начальной школе во время праздников с ночевкой девочки, набившись в родительское джакузи, обменивались за камерой страшными историями. Говорили, что, если ты значим для сети и решил уехать, руководство делает вид, будто тебя отпустили, и не применяет силу. Но потом повсюду размещают твои фотографии и просят подписчиков найти тебя. Это такой трюк — охота представляется как игра. За сообщение о том, где ты находишься, и за твои снимки в бегах назначают награду. А главный приз достанется тому, кто на самом деле тебя изловит — выследит, веря, что все это шутка, схватит и доставит домой.

— Полная хиромантия, — сказала тогда Флосс, сидя на кровати Марлоу, когда малолетняя дочь поделилась с ней услышанной историей и спросила, правда ли это. — Сеть действительно иногда устраивает охоту, но это и в самом деле игра. Никто еще не пострадал. Сеть существует, чтобы защищать нас.

— А почему вообще те люди хотят покинуть наш город? — спросила Марлоу.

Флосс задумалась.

— Они слишком долго жили иначе, — ответила она наконец, — и не привыкли, чтобы подписчики наблюдали за ними постоянно.

— Но ведь вы с папой никогда не уедете, правда? — спросила Марлоу.

— Нет, дорогая, конечно нет, — заверила ее Флосс, подтыкая одеяло. — Нам с папой здесь очень нравится.

Марлоу хотелось, чтобы мама ответила: «Конечно нет, мы никогда не покинем тебя». Она помнила, что никак не могла поймать мамин взгляд, пока та говорила. А на следующее утро, собирая портфель в школу, она вдруг поняла, куда смотрела Флосс, убеждая ее не бояться. Не на дочь, а в желтую сердцевину маргаритки, вышитой в изголовье кровати, — место, известное Марлоу под названием «третья камера в спальне».

* * *

Марлоу так потрясли ее фотографии на Таймс-сквер, что она забыла, куда едет. А такси везло ее на Десятую авеню, 1000, в больницу, адрес которой дала ей Грейс. Машина остановилась, и засаленная щель в заднем сиденье проглотила двадцатидолларовую купюру. Марлоу взялась за ручку дверцы и подождала, пока поредеет проходящая мимо торопливая толпа людей. Когда поблизости почти никого не осталось, она выскочила из машины и бросилась к дремлющему в киоске торговцу, очень старому и почти слепому. Его зеркальные линзы напомнили ей очки, которые она забрала на память из дома Амаду после его смерти. Торговец даже не пошевелился, когда Марлоу положила на его столик деньги рядом со строем сувенирных стеклянных шаров с бронзовыми спиралями внутри. Она схватила синий с серым отливом хиджаб и пару огромных очков в оправе черепахового цвета. Надев покупки, она повернулась к тому зданию, где родилась.

Но оказалось, что оно исчезло. На Десятой авеню, 1000, больницы не оказалось. Адрес она перепутать не могла: он был выбит в металле над воротами забора,