«Полкаша… – подумал мальчик, не открывая глаз. – Привет, дружище», – но сказать что-либо сил не хватало, да и боль терзала все тело просто невыносимая.

Калин проговорил в своих мыслях: – «Лучше бы я не просыпался. Пить…»

Мрякул прекратил вылизывать ребенка, удрал неизвестно куда. Но спустя пару минут он вернулся, глухо, словно с закрытым ртом, мрукая и натужно пыхтя. Калин все же рискнул открыть глаза, опасаясь, что даже от этого движения стоигольная боль снова ужалит.

Оказывается, сообразительный зверек притащил баклажку с остатками воды и сейчас, прижав ее лапами к земле, зубами пытался вынуть пробку. Губы мальчика чуть дернулись в улыбке. От радости предвкушения глотка воды в иссохшем горле душа возликовала.

Мрякул принес воду, вынул из сосуда пробку, но напоить мальчика он не смог. Калину все же пришлось шевелиться самому, и эти намеченные движения едва не стоили ему потери сознания.

Извечная плата: чтобы что-то получить, нужно чем-то расплатиться. Ничто не бывает само по себе… Сегодня вот боль в обмен на единственный глоток воды…

Жажда чуть притупилась, боль – тоже. Мальчик лежал на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны, и смотрел в чистое небо. И только сейчас, заметив пролетевшую мимо мелкую пичугу, мальчик вспомнил про ворона, но нигде поблизости птицы он не ощутил.

«Улетел, наверно, – подумалось ему, – жаль… Надеюсь, еще увидимся. Вот только боль чуть уймется, и надо глянуть, что там с этим, который напал на меня. Черт, кто же это был? Я убил его? Ну, если я до сих пор жив, значит, он мертв. А может, ранен, как и я, и тоже ждет, когда станет полегче, чтобы добраться до меня для дальнейшей разборки?» – эти страшные мысли заставили мальчишку, сжав зубы, шевелиться.

Нужно было срочно убедиться в том, что дикий враг действительно сражен и безопасность гарантирована, а иначе, он сильно рискует совсем скоро стать мертвым и съеденным. При мыслях о еде желудок тут же свело, напомнив о том, что поесть совсем бы не помешало.

Калин подтянул руки и ноги, кое-как перевернулся на живот. Он ругал себя последними словами, вспомнив весь бабкин репертуар присказок, он мысленно орал на себя за немощь, за трусость перед приступом боли, за то, что он не может ее превозмочь, эту заклятую боль. Заставлял, несмотря на помутневшее сознание, шевелиться раз за разом, сантиметр за сантиметром двигать руками, пока не достиг цели. А нужно-то было всего лишь развернуться корпусом и посмотреть чуть левее.

Когда это ему удалось, наконец, Калин увидел рогатое животное с широкими копытами, не такое уж и огромное, как показалось ночью. Над тушей кружила мошкара, а по вывалившимся внутренностям скакали маленькие птички, усердно ковыряясь в них лапками, клювиками и иногда конфликтуя между собой за оторванный кусочек.

Подумав: «Мясо надо разделать, пропадет же, блин», Калин потянулся к ножу.

– Хм, – вздернул брови мальчишка, заметив, что нож лежит в траве абсолютно чистый, а вокруг него пятак в несколько дециметров диаметром тоже без следа крови, хотя, дальше ею было изрядно забрызгано. Дождь смыл большую ее часть, но далеко не все, и такая явная разница сильно бросалась в глаза.

* * *

Калин, полулежа, разглядывал черно-фиолетовые синяки на своем торсе. На бедре красовался точно такого же отлива отпечаток копыта. Вещи, пропитанные кровью, пришлось снять, сменные штаны и рубаха имелись в походном комплекте, но надевать их мальчик не торопился, нужно было закончить осмотр, оценить серьезность ранений и принять срочные меры.

– Сапоги жалко, – негромко шипя, говорил он с мрякулом, стягивая вместе края разорванной кожи на голени, – зашить бы. Блин, лишь бы не воспалилось. Подай мох, Мрякул.

Зверек в один прыжок с места подскочил к походному мешку и подтянул его ближе к мальчику.

– Угу, спасибо, друг, – поблагодарил Калин своего помощника и, вынув требуемое снадобье, продолжил врачевать себя.

Да, левый сапог пришел в негодность, но он уберег ногу от более серьезного повреждения. Лось задел сапог лишь вскользь, разорвав все голенище до пятки, и только слегка поранил плоть. Главное, сухожилия и мышцы остались целыми, а кожа с мясом затянутся – не беда.

«Стянуть бы еще ребра», – думал он, осматриваясь в поисках чего-нибудь подходящего, но так ничего и не нашел. Небольшой рулон ткани, взятый из дома в качестве бинта, мальчик использовал на перевязку ноги. А ребра ныли сильно, особенно при вдохе, отдавали острой болью в боку. Правое бедро, на которое пришелся самый мощный удар копыта, дергало пульсирующей болью, почернело, опухло сильно, и было очень горячим. Оно-то и беспокоило мальчика больше всего. Разбитая губа, царапина от щеки до уха были маленьким бонусом, не стоившим даже внимания. Очень повезло, что лосенок не треснул копытом по голове – хоть без сотрясения мозга обошлось и на том спасибо.

На островке прошло четыре дня.

Несмотря на серьезные ранения, из туши лося удалось вырезать достаточно мяса и даже подкоптить его, чтобы продлить срок хранения. Воду Калин брал из болота, кипятил, процеживал через самодельный фильтр и только после этого пил. Фильтр его научили делать в прошлой жизни. Если нет для процеживания подходящей посуды, то можно просто взять кусок ткани, примерно, двадцать на двадцать сантиметров, на него уложить слоями обычный древесный уголь из костра, песок, мох, снова уголь, песок и мох, собираешь края ткани на горлышке емкости с грязной водой таким образом, чтобы это горлышко упиралось в верхний слой мха. Привязываешь бечевкой «слоеный пирог» к посудине. Получается емкость, перевернутая вниз горлышком, а внизу – мешочек с фильтром, вода проходит сквозь слои и капает уже очищенная. Можно держать все это в руках и ждать, пока вода профильтруется, но лучше придумать, как подвесить эту конструкцию где-либо, потому что процесс довольно долгий и нудный.

Калин придумал способ. Теперь он больше не испытывал нехватки ни в питьевой воде, ни в еде. Проблема была совсем в другом: рваная рана на ноге воспалилась, и мальчика начало лихорадить. К обеду пятого дня Калин впал в беспамятство от очень высокого жара во всем организме. Он лежал на подстилке внутри старого дуба, и лицо его, сплошь покрытое испариной, искажалось от кошмарных видений в подсознании и грызущей боли в бедре, а с сухих губ срывались сбивчивые, не всегда понятные слова. Мрякул чувствовал, что другу очень плохо, суетился, но ничем не мог помочь. Единственное, что было в его силах, это сторожить еду. Этим он и занимался, лежа на краю разлома ствола так, чтобы быть поближе к Калину, но и запас мяса не упускать из виду. От пронырливых наглых пичуг еду закрыли ветками с листвой, но вдруг на их временную территорию пожалует кто-то крупнее этих шустрых птичек, и тогда он, Полкан, вступит в бой, защищая еду, а главное, своего любимого двунога.

– Кр-ра-а!

Кряжистый рослый мужик, похожий на скалу, подплывал к берегу острова на суденышке. Лицо его, хоть и грубое, словно вырезанное из красного дерева затупившейся стамеской, да к тому же еще и пьяным подростком, не выражало ничего, кроме решительности и внутренней неиссякаемой силы. Руки, сжимавшие единственное весло, которое одновременно служило и правилом, и средством для гребли, были покрыты узлами мышц: крепкие даже на вид, они переплетались между собой в замысловатый узор, и становилось понятным, что природа при всей своей фантазии сама сотворить такое не способна – это результат долгих тренировок и накачки. Все кругом чувствовало эту недюжинную силу и покорно отступало под ее натиском. Казалось, даже сверчки стали петь на полтона ниже, а трава под его ногами становилась мягче и сама укладывалась в удобный ковер и даже стряхивала с себя росу, чтобы, не дай Боги, не промочить этих ног и не позволить им поскользнуться. Только Полкан остался верен себе: он не собирался ни уступать, ни, тем более, бежать. Мрякул встретил гостя яростным шипением, всем своим видом показывая, что он будет стоять на защите до последнего мига, но поведение ворона изменило его боевой настрой.