Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был похож на самого Селезнева — такого, каким он был тогда — двадцать пять? Тридцать лет назад? Каким он был в тот давний день, который, как он сейчас понял, определил его судьбу… на того Селезнева, который сидел, растерянно глядя перед собой и не решаясь наклониться за программкой…
На того Селезнева, который смотрел, как мужчина, сидевший по другую сторону от девушки, наклонился за этой несчастной программкой, поднял ее, подал девушке и заговорил с ней.
А она бросила на Селезнева обиженный, недовольный, разочарованный взгляд и заговорила с тем мужчиной, который поднял программку, и через несколько минут уже улыбалась ему, и в антракте он угощал ее тепловатым шампанским в буфете, и они вместе ушли из театра, а Селезнев шел позади, глядя на девушку несчастными глазами побитой собаки, и в ту ночь ему снилось лицо с высокими скулами и янтарные глаза, рассыпающие вокруг тысячи золотых искр…
И в ту ночь, и в другие бесчисленные ночи.
До сих пор ему снится то лицо, хотя теперь, конечно, реже, гораздо реже…
Селезнев усилием воли оторвал взгляд от молодой пары в третьем ряду, перевел его на сцену.
Оказывается, спектакль был уже в разгаре.
Мужчины на сцене вышли из кабинета, где обсуждали какие-то дела, и присоединились к женщинам, которые вели разговор о самоубийстве Мартина Кэплена и о том, как опасна может быть неудобная и несвоевременная правда.
— Мне кажется, — говорил Чарльз Стэнтон с самодовольным видом, — говорить правду все равно что делать поворот на скорости сто двадцать километров в час.
— А в жизни столько опасных поворотов, не правда ли, Чарльз? — выдала свою реплику хозяйка дома.
— Да, бывает — если только не уметь выбрать правильный путь. А что вы об этом скажете? — Стэнтон повернулся к собеседнице. — У вас такой глубокомысленный вид!
Селезнев подумал, что такой же поворот сюжета, такой же поворот жизни может быть связан не только с неожиданно открывшейся правдой, что каждый миг человеческой жизни может оказаться переломным, может стать развилкой, что каждый, самый незначительный поступок может непредсказуемым образом развернуть его судьбу. Если бы тогда… двадцать пять? Тридцать лет назад? Если бы тогда он… если бы только тогда он решился…
Селезнев не додумал свою мысль до конца. Его отвлекло какое-то едва уловимое движение в третьем ряду. Он снова перевел взгляд на молодую пару.
Девушка уронила программку.
Как тогда, двадцать пять или тридцать лет тому назад… она уронила эту программку, чтобы помочь своему соседу…
Селезнев затаил дыхание, закусил губу…
Молодой человек, так похожий на него давнего, наклонился и поднял ее. Она улыбнулась, он шепотом сказал что-то, она мягко тронула его руку — потом, потом, не будем мешать…
Вот и все. Артисты долго выходили на поклоны, но наконец занавес опустился окончательно. Селезнев вздрогнул, словно пробудился от долгого сна.
— Ну, и как тебе эта постановка? — спросила Марина.
Николай Сергеевич повернулся к жене, улыбнулся:
— Да так, ничего особенного.
— Ты знаешь, а мне понравилось.
— А мне показалось, что в ней нет ничего нового. По-моему, этого режиссера чересчур перехвалили. Постановка вполне традиционная, ничего нового в режиссуре…
— Может быть, это и хорошо. Новое — это хорошо забытое старое. Я даже вспомнила свою молодость… нашу молодость. Ты ведь помнишь, что мы познакомились как раз на этом спектакле?
— Как, разве на этом? По-моему, ты что-то путаешь. Столько лет прошло…
— Да нет, я ничего не путаю. Неужели ты забыл? — Марина устало улыбнулась, и Николаю Сергеевичу показалось, что от этой улыбки по залу рассыпались тысячи золотых искр.
Показалось, наверное.
— Пойдем, а то в гардеробе будет большая очередь!
В гардеробе действительно было полно людей. Они встали в хвост очереди, Селезнев получил свою куртку и Маринину порядком вытертую шубку, привычно подумал, что нужно бы купить ей новую. Но каждую зиму появляются другие расходы, и вопрос с шубой откладывается.
Они вышли на улицу.
Вокруг фонарей кружились и медленно падали крупные снежинки, как в сцене дуэли Онегина и Ленского. Впрочем, Селезнев не любил оперу.
Люди рассаживались по машинам, кто-то звонил, вызывая такси.
Совсем рядом с Селезневыми остановилась красивая дорогая машина — серебристый «Мерседес». Из нее выскочил шофер, распахнул дверцу перед мрачным сутулым мужчиной в черном кашемировом пальто. Дверца хлопнула, и «Мерседес» укатил.
Селезнев посмотрел ему вслед и почувствовал какое-то непонятное, необъяснимое беспокойство.
— Может быть, вызовем такси? — проговорил он, повернувшись к жене. — Это совсем недорого.
— А зачем? — Марина пожала плечами. — Такой славный снежок, мороз несильный, пройдем до метро пешком…
Жена взяла его под руку, прижалась к плечу. Серебристый «Мерседес» мигнул огнями далеко впереди.
Людмила Мартова
Последний секрет «Титаника»
На языке начальницы это называлось «работать над отношениями». Маша была вовсе не уверена, что отношения того стоят. Ей страсть как не хотелось спасать свой затянувшийся, но, похоже, подходящий к концу роман. Вернее, уже не роман, а неофициальный брак; из шести лет, которые они с Олегом встречались, три года они даже прожили вместе. Вот только в последний год это была не жизнь, а сплошное мучение, и Маша даже радовалась, что оно подходит к концу. Слишком разные они с Олегом оказались люди.
Маша, работавшая швеей в ателье, любила домашний уют, поэтому все свободное время улучшала их с Олегом съемную квартиру: переклеивала обои, шила новые занавески, чехлы на диван и кресла, покрывало на кровать. И готовить она любила, чтобы вкусно, полезно и с выдумкой. И чистота у нее была идеальная, как говорится, муха поскользнется. Вот только Олег, казалось, всех ее усилий даже не замечал. Приходил с работы и усаживался перед компьютером, не глядя, поглощая с такой любовью приготовленный ужин, да еще перед сном на час уходил на утепленную лоджию, где курил кальян. Маша же коротала вечер с ноутбуком, скачивая какой-нибудь сериал, обязательно детективный. Детективы Маша обожала.
Начальница над этой ее страстью подтрунивала, уверяя, что Маша любит острые ощущения ровно до того момента, как в ее жизнь ворвется настоящий детектив. Она знала, о чем говорила: в ее собственной жизни такой детектив был, самый настоящий, с убийством и разгадкой старинной тайны кружевного панно[6]. Верить в то, что начальница права, не хотелось. Уж слишком скучной и размеренной была жизнь. Добавить бы «остренького»!
Начальницу звали Снежана Машковская, в замужестве Зимина, и сейчас
