Вместе с Катиным сердцем горело ее тело. Временами оно застывало от чужой боли, а после очередного рывка мысли его омывал горючий пот. Халат опять лежал у ее ног. А сухие глаза горели от слишком яркого внутреннего пламени.

Телефон звонил давно, наверное. Катя не услышала, она случайно на мобильник посмотрела и увидела, как он дрожит и светится от своей вибрации. Имя Марины на дисплее подействовало мгновенно. Как ледяная глыба, рухнувшая на голову. Катя схватила телефон, долго слушала, цепенея, застывая, пытаясь сбросить ощущение, будто это просто продолжается недавний сон.

— Я не звонила тебе, пока все не узнала сама, — говорила Марина. — Ты же знаешь, какие у меня информаторы. Более точной картины даже ты бы не получила. И была надежда, что все не так плохо. Нет, ты не пугайся. Виктор жив. Он в реанимации. Было так.

И Катя оставила свободу только собственному мозгу, чувства и сердце она просто заглушила. Мозг должен все увидеть, все услышать, дать команду, что делать ей.

История началась два дня назад. Виктор Нефедов проезжал на своей машине через соседний двор. Там по большой детской площадке катался на велосипеде маленький мальчик. На скамейке сидел его дедушка и читал газету. Вдруг во двор на большой скорости въехал джип, напоролся на столбик у входа на площадку, вильнул, резко дернулся назад, затем почему-то вперед… И мальчик исчез под колесами, остался лишь опрокинутый велосипед. Виктор бросился к джипу, открыл дверцу со стороны водителя через спущенное стекло, вытащил оттуда женщину, от которой резко пахнуло алкоголем. Бросил ее на дорожку и отвел машину. Опустился перед безжизненным тельцем, крикнул деду, чтобы вызывал полицию и «Скорую». В это время женщина-водитель села за руль и пыталась уехать. Виктор прыгнул на подножку, заглушил мотор, вытащил ее и держал, пока не приехала полиция. Ребенка увезли в больницу, он еще дышал. Виктор дал показания против водителя, оставил все свои координаты и согласился быть главным свидетелем во время следствия и на суде. Кроме него, никто в подробностях не видел, как все произошло. Даже дедушка.

— А на следующий день начался кошмар, — продолжала Марина. — Адвокат этой бабы заявил, что мальчик был пьян и сам бросился под машину. И нашелся эксперт, который подтвердил наличие алкоголя в крови ребенка.

— Как это может быть?

— Этого не может быть. Но ребенок умер в машине «Скорой». Тело в морге. А баба — это Серафима Конькова, жена известного криминального авторитета, который сейчас мотает десять лет за грабеж, изнасилование и убийство. Ее содержит общак. Ты понимаешь, что это значит.

— Да. Он содержит и следствие, и эксперта. Я займусь этим делом. Но что с Виктором? Ты же говоришь, он не пострадал в аварии?

— В аварии не пострадал. Но в тот же вечер ему устроили подставу на дороге, вытащили и избили неизвестные. Страшно избили, Катя. Он в коме. Крепись. Я поеду с тобой.

В отделение их не пустили. Виктор в коме, а Катя ему никто. Сухо сказали, что пускают лишь жену. Марина привезла Катю к дому, спросила, не зайти ли к ней.

— Нет, спасибо, — ответила Катя. — У меня там срочная работа и, наверное, уже раскалился телефон для связи с конторой. Я должна это сделать. Это бомба, как говорит мой Опалов.

— Ну да, — с жалостью посмотрела Марина на Катино безжизненное лицо, — именно бомба тебе сейчас нужна. Слушай, плюнь на этого своего Бриллиантова, выпей снотворного, чаю с лимоном и медом и попробуй поспать. Отключи рабочий телефон и ничего не узнавай. Я это буду делать. Отвечай только мне.

— Да, ты права.

Катя погладила холодной ладошкой теплую и крепкую руку подруги и пошла к себе домой. К своим халатам, своим снам и к своей новой беде. Она ждала сразу за порогом и напала до того, как Катя зажгла свет. Ах, как больно она сжала сердце, каким спазмом поразила все тело, свела ноги и горячей, жесткой петлей сдавила бедра, низ живота, всю женскую, осиротевшую суть. Катя пыталась себя одернуть, держалась за слова «он жив». Но проклятая, все знающая суть уже вела свою похоронную мелодию, которая разрывала Катю изнутри чудовищной, совершенно реальной физической болью.

К бесконечно звонившему телефону Катя ползла, согнувшись пополам. Она ответила Опалову. Что-то ответила. Разъединилась на его вопле. Добрела до кровати, заразила и пропитала ее черной тоской и бессонницей. Лежала неподвижно, смотрела сквозь потолок и никого ни о чем не молила. Если Виктор сможет, он к ней пробьется, он вырвется у смерти. Если нет… Это нужно принять как его волю.

На рассвете Катя поднялась, решительно подошла к компьютеру и дописала свой материал. Перечитала, поправила, кивнула: «Это хорошо». Набрала телефон Опалова:

— Раз вы не спите никогда, ловите материал, я его сделала. Все нормально. Я на связи. Вы, наверное, не в курсе: умирает мой муж. Есть у меня такой незаконный и чужой муж. Очень любимый. Пока.

И потеряла себя на какие-то часы. То ли спала, то ли бродила, не узнавая ничего вокруг. А утром раздался незнакомый звонок. И опять Катя поняла, кто это. «Это из больницы».

— Екатерина? Говорит дежурный врач реанимации, меня зовут Николай Петрович. Виктор Нефедов пришел в сознание и просит вас приехать. Я вас жду. Советую очень поторопиться.

Катя поставила машину у входа в больницу, побежала через двор. У двери в приемный покой к ней шагнул мужчина в синем халате реаниматолога:

— Это я вам звонил, Катя. Виктор так и сказал: вы сразу ее узнаете, она очень красивая и светится. Мне очень жаль. Он умер десять минут назад. Успел вам передать, что очень любит. Больше жизни. Так и сказал.

А дальше продолжалась жизнь. Обрывки, огрызки, остатки и останки. Катя вела свой материал, отбивалась от разоблаченных персонажей, нападала, доставала подводную часть айсберга, готовила убойный компромат. Опалов стоял рядом, подавал патроны, хвалил, входил в раж. И только раз спросил:

— Как ты там? Помощь нужна? Какие-нибудь бумаги, деньги?

— Нет, — ответила Катя. — Это не мои бумаги и деньги. Я же сказала: муж был не моим. Его хоронит другая вдова.

Катя позвонила жене Виктора сразу после его смерти. Предложила любую помощь и деньги.

— А вот спасибо вам за все хорошее, — горько ответила вдова. — Вы нам уже помогли. Пока не было вас, не попадал Витя в такие истории. Я вообще не верю, что его избивали из-за какого-то чужого ребенка. Это все из-за тебя. Да, помоги мне напоследок. Чтобы ноги твоей не было на кладбище. Там будут наши дети и родители. А деньги муж мне оставил. Он был хороший человек. До того, как увидел тебя. Знаешь, что он мне сказал перед смертью? «Прости, — сказал, — я был тебе верным мужем до того, как увидел Катю. Это просто любовь». И попросил меня уйти, чтобы позвать тебя.

Никто не поинтересовался у Кати, хочет ли она жить дальше. Есть ли у нее силы для дыхания, для слов, для ненависти и борьбы. Ее засыпало осколками любви — с макушки до пят. Она не может лишний раз шевельнуться: так они впиваются в кожу и сердце. И держит на свете только ответственность: работа, мама. Только чувство меры: стыдно умирать, если тебя даже не убили.