А в квартире… беспорядок, мягко сказать. Пыль кругом, но это же мелочь для Ляли, в конце концов, не пылью единой жив дом. Неудивительно, потому что Ляля немножко неряха. Борис мог бы поспорить: на кухне полно немытой посуды, а здесь… Гладильная доска высится посреди комнаты, на ней ворох белья и одежды, утюга не видно, скорей всего эта гора — напоминание в течение нескольких недель (да, да, недель!): мол, соберись с духом и погладь нас. Обычно Ляля выдергивает по одной вещи, когда уже надеть нечего, и гладит. Компьютерный стол — это вообще свалка, но для хозяйки — художественный беспорядок. Однажды Ляле взбрело в голову, что они обязаны переехать в новую квартиру — просторную, комнаты эдак на три, а лучше четыре, вот тогда бы она эх как разошлась! А на эту конуру неохота тратить силы и время. Нетрудно догадаться, что в просторной квартире бардак закрепился бы во всех комнатах. Время от времени теща приезжала делать генеральную уборку, прятала глаза, извинялась перед зятем за всяческую ерунду, а по сути — за дочь, Борис из принципа не помогал им. Что за жизнь была, зачем, почему?

— Что вам нужно, кретины? — разорялась в кресле бывшая. Когда она порывалась вскочить на ноги, Миша сажал ее назад в кресло. — Вы ворвались в частную собственность, что карается законом…

— Ух ты! — хмыкнул Борис. — Законы выучила? Ну, раз уж пошел базар по поводу законов… поговорим?

Она демонстративно отвернула лицо, а он взял пуфик и сел напротив Ляли, сцепил пальцы рук в замок, чтобы нечаянно не заехать нелюбимой жене кулаком и не подпортить красивенькое личико. Поговорим — это означает смотреть друг другу в глаза, но поскольку главный персонаж вперился в стенку, не желая общаться, пришлось Борису снова терпеливо держать паузу. Ляля попыхтела, поняла, что «гости» не уберутся, перевела ненавидящий взгляд на бывшего мужа, вот теперь есть повод поговорить, Борис начал издалека:

— Положим, твоя частная собственность куплена на деньги моих родителей и подарена мне до нашей женитьбы. Посовещавшись с ними, я отдал тебе квартиру, чтобы мой сын не скитался по углам и чтобы ты не чинила препятствий нам, когда мы захотим пообщаться с ребенком. Но ты не даешь внука моим родителям, которые нам постоянно помогали, если помнишь.

— А, так ты приехал за ним! — рассмеялась она сардоническим смехом. — Что, один на один со мной говорить трусишь? Целую банду с собой притащил…

— Отнюдь. Просто с тобой нельзя решать проблемы без свидетелей, ты всегда откажешься от своих слов и действий. Где сын?

— Не получишь Болека, понял? Он в надежном месте…

— Я получу Болека, причем навсегда, без возврата тебе, — заверил Борис, да так твердо и спокойно, что Ляля перестала орать. Она удивительно тонко чувствует опасность, отсюда и насторожилась. — Да, да, получу сына, когда ты сядешь. А сядешь ты очень скоро.

Оп! У Ляли бровки поднялись, глазки округлились, ротик замер в приоткрытом состоянии, слово «сядешь» возымело магическое действие. Но всего несколько секунд длился животный испуг, это была первая реакция на смысл, который она якобы не поняла на второй фазе реакции:

— Сяду? Хм! Ты о чем?

— В тюрьму, дорогая, в тюрьму сядешь.

— Что за бред… Ха-ха!..

— Или колонию — сейчас так модно называть обычную тюрьму с решетками, колючей проволокой, камерами и нарами. Предполагаю, это будет строгий режим.

— Что ты несешь? И вообще, как понимать твои слова?

Слова Ляля плохо понимает, настала пора давить ее уликами. Борис достал из папки первую — снимок, который сделал охранник в бизнес-центре, показал, не отдавая в руки:

— Это ты?

А там лица ведь нет, есть шляпа и шарф, фигура в полный рост, разве это доказательство, что на снимке она? Ляле осталось только канать под дурочку:

— Я?! С чего ты решил?

— На тебе пальто, связанное твоей матерью, шляпа твоя…

— Я все продала! Мне понадобились деньги… — зачастила Ляля. — Нам с сыном нужно на что-то жить, ты пока ни копейки не дал, а Болека следует кормить… хорошо кормить, он же растущий организм… одевать. Думаю, на твоей картинке женщина, которая купила у меня одежду… Ей лет сорок… или чуть меньше… Фамилию не знаю, не интересовалась…

Что оставалось делать? Только рассмеяться, слушая примитивные уловки, с помощью которых Ляля пыталась увильнуть от ответа и ответственности, попутно навесить кучу комплексов на бывшего мужа — он и жмот, и безответственный, и не заботится о сыне, мальчик прямо голодает! Тот же Миша, обалдевший от ее наглости, слегка наклонившись к ней, уличил во лжи:

— Ну, Лялька, это ты зря — врешь зря. Муж всегда узнает жену, даже если она наденет паранджу. И Борька, и родители… да что там — я узнаю тебя. Потому что долго с тобой общался, запомнил только тебе присущие положения головы, рук, твою осанку…

— Да что ты ее убеждаешь, — усмехнулся Борис. — Она может врать сколько угодно, но кто ж ей поверит? А это, скажешь, не твой портрет?

Долгонько Ляля изучала изображение себя любимой на прекрасно выполненных рисунках сначала в очках, потом без. Разумеется, она сразу поняла, кто так точно нарисовал ее, видно было, как перенапряжены Лялины шарики под черепом, которые в бешеном ритме искали правдоподобное объяснение.

— Откуда это у вас? — только и спросила.

— Оттуда, — ушел от ответа Борис, но дальше не стал тянуть кота за хвост. — Короче, дорогая, вляпалась ты по самое не хочу. (Ляля открыла было рот, чтобы начать что-то доказывать, он выставил ладонь, не давая ей произнести даже букву.) Молчи. Лапшу будешь вешать адвокатам, судьям и следователям, они обязаны твои версии знать, а меня уволь от своего трепа. Теперь слушай. Это ты принесла первый конверт на работу Майе Смолиной, здесь как раз запечатлен момент, когда ты шла к администратору. Но за ресепшен-стойкой никого не было — какая удача, правда? Тебя никто не смог бы узнать, например, по голосу, лицо ведь ты замаскировала. Итак, ты просто оставила конверт на столе…

— Что за бред? Где ты взял…

— Знаешь, что меня больше всего в тебе поражало? Дремучесть. Вроде и получила вышку, но осталась на уровне невежества дикаря эпохи каменного века. Ляля, невежество — бич преступников, особенно начинающих. Второй конверт ты бросила в почтовый ящик Смолиных. Ладно бы только это! Но вы пошли дальше и убили беднягу ювелира…

— Какого ювелира? — взвилась она и хотела вскочить, но Миша в который раз взял ее за плечи своими лапищами и усадил назад.

— Все, что непонятно тебе, объяснят следователи, они все равно выйдут на тебя, — продолжил Борис. — А я расскажу, что было дальше. Вы продолжали шантажировать Майю, ты поехала к художнику и купила картину с изображением Смерти, так сказать, намек: скоро, очень скоро тебя заберет могучая Смерть. С вашей помощью, разумеется. Это уже называется — угроза, на сей счет тоже есть статья в Уголовном кодексе. Ты прекрасно соображала, что участвуешь в преступном сговоре, но замаскировать себя под египетскую мумию в этом случае не рискнула. Иначе как вести диалог с художником? Парень неглупый, мог задать ненужные вопросы, а там и до всяких подозрений недалеко. И ты пошла самым азбучным ходом — повесила на нос очки. Но художник есть художник, к тому же парень действительно талантлив, у Гарри природная наблюдательность. Он заметил, что в оправе простые стекла, это всегда подозрительно, сообразил, что дело тут нечистое, потому пошел на контакт с нами и набросал твой портрет в очках и без них. Короче, купив картину, ты отвезла ее в салон доставок. Ляля, вляпалась ты крепко.