Репнин кивнул и неторопливо, по широкой каменной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, поднялся на второй этаж.

Неизвестно, почему, но именно на подходе к сталинскому кабинету Геше очень хорошо думалось. Казалось бы, волноваться надо, нервничать, а он весь такой расслабленный, благостный, наблюдает за потоком мыслей и, словно разборчивый рыбак, то одну выудит, то другую, потянет цепочку ассоциаций…

За лестничной площадкой шла большая зала, совершенно пустая. Слушая свои же гулкие шаги, Репнин свернул направо, к длинному коридору, упиравшемуся в одну из дверей кабинета Сталина, которая всегда была закрыта.

Еще две двери находились рядом с ней, справа по коридору. Открыв первую из них, Геннадий попал в небольшую, продолговатую комнату, где размещался секретариат. Одного из помощников вождя – полковника Логинова – не было на месте, а совершенно незаменимые генералы Поскребышев и Власик синхронно кивнули Репнину.

– Проходите, товарищ Лавриненко, – сказал Поскребышев, привставая и пожимая протянутую руку Геши.

Поручкавшись с Власиком, Репнин шагнул в комнату офицера охраны. Вот тут никакие отлучки не позволялись – трое полковников-охранников сидели на посту.

Козырнув всем троим, Геша сдал оружие и открыл дубовую створку того самого кабинета.

Помещение как помещение, ничего особенного. Особую ауру значимости кабинету придавал его хозяин. Вождь.

– Здравствуйте, товарищ Сталин. Возможно, я не вовремя…

Иосиф Виссарионович сидел за столом и что-то писал. Подняв голову, он улыбнулся и отложил перо.

– Нэт-нэт, товарищ Лавриненко, проходите. Всех дел не переделать. Догадываетесь, почему вас вызвали?

Примечая лукавую усмешку Иосифа Виссарионовича, Репнин осторожно проговорил:

– На аэродроме я видел американский самолет…

Сталин кивнул и поднялся из-за стола.

– Да, товарищ Лавриненко. В Москву прилетел президент Соединенных Штатов. Ваша информация оказалась верной. В числе агентов Секретной службы, то есть телохранителей президента, а также среди обслуги Белого дома оказались люди Черчилля. Когда американцы узнали, что им надо искать, они живо вычислили англичан. Все происходило в полной тайне – мы сообщили Гопкинсу, он все передал Рузвельту, тот обратился к верным офицерам. Вероятно, Черчилль уже знает или догадывается о провале своего плана, должны же были ему донести об исчезновении спецагентов! Но «английский боров» сохраняет полное молчание. С другой стороны… Американцы все-таки простоватая нация, наивная, обожающая несложные решения. Они увидели то, что на поверхности, а вот копнуть вглубь будто побоялись. Скажите, товарищ Лавриненко, вы верите, что идея убрать Рузвельта – это исключительно личная идея Черчилля?

– Нет, товарищ Сталин. Рузвельт давно мешает целой куче богатеев в Америке. Уверен, они и сами вынашивали планы того, как избавиться от президента. Бешеные деньги вкладывали, оплачивая приход в Белый дом его конкурентов, но это не помогло – американцы хотели Рузвельта! Ведь он единственный, кому позволили быть избранным четвертый срок подряд.

– Да, – кивнул вождь, – из всех капитанов современного капиталистического мира Рузвельт – самая сильная фигура. Инициативная, мужественная, решительная. И вы снова правы, товарищ Лавриненко, Черчилль наверняка нашел общий язык с финансовыми воротилами из Штатов. Заговор, устроенный ими, затеян в Лондоне, а поддержан в Нью-Йорке. Вы здесь потому, что президент Рузвельт хотел увидеть вас лично. Я лишь исполнил его просьбу, товарищ Лавриненко, и рад, что вы здесь. Президент явится через полчаса сюда – это тоже его желание: общаться с главой государства в его кабинете. Товарищ Молотов придерживается мнения, что речь на нашей встрече с Рузвельтом пойдет об открытии второго фронта. Меня интересует ваше мнение, товарищ Лавриненко.

Репнин подумал.

– В момент, когда между Британией и США наступило охлаждение, – сказал он, – когда американцы резко снизили помощь англичанам, хотя я сужу об этом лишь по газетам… В общем, я не думаю, что второй фронт так уж занимает Рузвельта. Американцы уже высадились в Италии и воюют с Муссолини, зачем же еще пуще увязать? Вы же понимаете, товарищ Сталин, что и Черчилля, и Рузвельта беспокоит вовсе не Гитлер, а вы! Это либеральное дурачье боится усиления СССР, боится, как бы мы не набрали лишний вес, не пошатнули установленный ими миропорядок. Не знаю уж, насколько разошлись американский президент и английский премьер-министр, надолго ли они стали врагами, но пока что они точно не союзники – я сужу об этом потому, что Рузвельт прилетел в Москву один. А без Англии, без ее портов, аэродромов, флота второй фронт станет слишком дорогой игрушкой для США. Да и зачем он Рузвельту? Ему куда проще не отправлять на войну соотечественников, а помогать воевать нам. Поставляя грузовики, самолеты и все такое прочее. Так выгодней! А выгода для американцев – это святое. Хочется думать… Не знаю, может, я и не прав… Полагаю, Рузвельт хочет обсудить с вами не дела войны, а проблемы послевоенного мира. Возможно, в его повестке – передел этого самого мира, разделение его на сферы влияния между СССР и США.

Сталин кивнул.

– Я пришел к тем же выводам, товарищ Лавриненко, хотя на меня работала разведка. Рузвельт считает, что миром должны управлять «три или четыре полицейских» – Россия, Америка, Англия и, возможно, Китай. Еще он называл эти страны «всемирным советом директоров». А вот другие, вроде Германии, Японии, Италии и их сателлитов, должны быть, по его мысли, разоружены. И Франция должна быть разоружена, и Чехословакия, и Польша. Германию американский президент предлагает разделить на пять государств: Республику Ганновер, Республику Гессен, Республику Баварию, Республику Саксонию и Республику Пруссию.

– В принципе, умно, товарищ Сталин. При условии, что это мы займем всю Германию, водрузим красный флаг над Рейхстагом и будем проводить новые границы.

– Да, – согласился Иосиф Виссарионович, – если Красная Армия оккупирует весь Третий рейх, то такое дробление нам только на пользу. Маленькая страна – маленькие возможности. Зато большая зависимость от большой страны.

– И пусть этой страной станет СССР! – заключил Репнин.

Покивав, Сталин прошелся по кабинету.

– Есть еще один вопрос, – сказал он, – японский. Американцы уверены, что война с Японией продлится до 47-го года. И хотят, чтобы мы победили не только фюрера, но и микадо. Но нужна ли эта война нам?

– Нет, товарищ Сталин, не нужна. Разве Америка воюет за нас? Нет, и не собирается. Тогда зачем нам проливать кровь своих парней? За что? Не лучше ли договориться с Японией, чтобы та уступила нам Маньчжурию? Ведь сейчас там правят японцы, в Маньчжоу-Го. А если на карте Советского Союза появится, допустим, Маньчжурская АССР, то мы получим выход к незамерзающему порту Дальний и к Порт-Артуру. Именно этого добивался русский царь, да не сумел ничего – ни японцев победить, ни Маньчжурию удержать.

Сталин хмыкнул.

– Об этом стоит поговорить с Рузвельтом. Если американцы освободят острова, которые ранее захватили японцы, и вернут их Токио, то мы убедим самураев не затрагивать более интересы США. Тогда и война закончится, и японцы «сохранят лицо».