ей вести себя так, как сейчас ведет Виолетта, ее бедра волнообразно двигаются навстречу мне, уговаривая подчиниться.

Она вертится и мечется, а я не в силах помешать этому. Мой рот приникает к мягкому стыку между ее плечом и шеей, пробуя на вкус смесь ее соленой и сладкой кожи. Я обнажаю зубы и впиваюсь в нее, испытывая искушение пустить кровь и насытить плотского хищника внутри меня, жаждущего поглотить ее.

— Да, Люциан… пожалуйста… — Черт, часть меня хочет удержаться от удовольствия, мучить ее так же, как она мучила меня с тех пор, как была брошена к моим ногам. Но другая, более доминирующая часть хочет раздвинуть ее бедра и лизать ее, пока она не начнет выкрикивать мое имя.

Я — дьявол, если я это сделаю, и я никогда не смогу быть похожим на мерзких существ, с которыми эта девушка ведет свой род.

С силой, которой я едва обладаю, я раздвигаю наши тела и отпускаю ее. Я подхожу к камину и чуть не разбиваю свой телефон, когда закрываю приложение с музыкой.

— Это никогда не будет сказкой, — говорю я ей, не в силах смотреть на нее, чтобы не разорвать грудь. — Ты все перепутала, Виолетта.

Тишина пронзает комнату, плотная и напряженная. Затем:

— Повтори мое имя.

Черт. Я провожу рукой по лицу, мысленно проклиная себя. Только знойная ласка ее голоса заставляет меня сдаться.

— Виолетта, я не тот мужчина, который тебе нужен. Если ты позволишь мне овладеть тобой, я разорву тебя на части. Я поглощу тебя, сломаю, и сделаю это, как человек, у которого нет силы воли. — Наконец я поворачиваюсь к ней лицом. — Это должно привести тебя в ужас.

Ее губы раздвигаются, чтобы сказать что-то еще, и я не могу позволить ей забраться еще глубже под мою кожу или в голову.

— Убирайся к чертовой матери.

Глава 15

Дьявол и Ангел

Виолетта

Его приказ прокатывается по моему телу с дрожью, которая почти уничтожает меня.

Моя душа сотрясается. Может, с Люцианом и не так, как я представляла свое будущее, но теперь, после всего, что изменилось, я не могу представить себе будущее без него.

Я слишком много пережила. Слишком много знаю. Я не могу вернуться в свой мир невредимой. Я никогда не стану прежней.

— Ты меня бесишь, — говорю я, решив, что не уйду отсюда, не зная, что будет, между нами, завтра. Я живу в состоянии неопределенности с тех пор, как меня похитили, и это гораздо худшая пытка, чем угроза его насилия. — Это не то, чего я хотела, нет… но раз уж ты позаботился о том, чтобы у меня не было выхода, удерживая жизнь моего отца в качестве выкупа, то я готова… приспособиться. — Его смех безжалостен.

— Приспособиться? Звучит неприятно, Кайлин Биг.

— Я не маленькая девочка.

Значит, она попросила Нору или Мэнникса перевести для нее. Интересно, что еще они ей сказали.

— Этого хватит на одну ночь. Если мне еще раз придется приказать тебе уйти отсюда, ты уйдешь с красной задницей.

Его предупреждение греет мне лицо. Я боюсь остаться, но также боюсь упустить этот момент.

— Посмотри на меня, Люциан.

— Продолжай давить на меня…

— Через несколько дней ты станешь моим мужем, а ты даже не смотришь на меня. Поговори со мной. Прикоснись ко мне… только убедись, что это прикосновение не лишает меня удовольствия. А если ты смотришь в мою сторону, то в твоих глазах бушует презрение, а рука — жестокий кулак. Как будто мой вид вызывает у тебя отвращение.

Он ничего не говорит. Темная тень, падающая на его лицо, скрывает его черты. Я не могу понять, о чем он думает.

— Как мы можем пожениться в таком виде? Как мы можем… — Я тяжело сглатываю, пытаясь найти в себе силы.

— Я знаю, что ты хочешь меня. И я знаю, что ты ненавидишь мою семью, но ты хочешь меня больше. — Голубое пламя его глаз разгорается, пробуждая демона.

— Ты хочешь страсти? — недоверчиво спрашивает он. — Романтики? Любви? Этого не будет. Этот брачный договор — средство достижения цели. Не более того.

— Но это брачный договор, который ты собираешься скрепить, трахнув меня.

— Заключить брак — это план, да. А трахать тебя со всей мерзкой ненавистью, скручивающей мои кости, — это лишь награда.

— Значит, я должна повиноваться каждому твоему желанию и требованию. Но при этом мне отказано в праве найти кого-то для себя.

Он шагнул в лунный свет, обнажив ожесточенные черты лица.

— Ты принадлежишь мне. Ты моя. Это кольцо на твоем пальце связывает тебя со мной, и, да поможет мне Бог, Виолетта, если ты хотя бы посмотришь на другого мужчину, я распорю его своим ножом, пока ты будешь смотреть.

Боль пронзает мою грудь, его слова — жестокий удар, не оставляющий никакой надежды.

— В этом утверждении нет ни капли логики. — Я издевательски смеюсь. — Ты хочешь меня, но не настолько, чтобы пожертвовать своей ненавистью, и все же ты не позволишь никому другому получить меня. Неужели ты никогда не хотел быть с тем, кого любишь?

С его губ срывается горький смех, едва слышный за стуком дождя.

— Не будь такой наивной.

— Я почувствовала, как сильно ты хочешь меня, — говорю я, отбросив всякий страх. — Ты боишься. Ты самый боязливый человек, которого я когда-либо видела, Люциан. Думаешь, ты меня пугаешь? Что ж, ты боишься меня не меньше.

Его эгейские голубые глаза вперились в меня, дикие и горящие злобой.

— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? — У меня перехватывает дыхание. Я заставляю себя произнести дрожащее:

— Да.

Какое-то тяжелое мгновение он просто смотрит на меня, и воздух вокруг нас заряжен, как атмосфера во время бури. Затем, как вспышка молнии, он двигается. Он пересекает комнату и сжимает мою шею своей сильной рукой.

Он заставляет меня опуститься на колени, и холодный мраморный пол впивается в мои коленные чашечки.

— Хочешь почувствовать, каково это — быть желанной и тронутой извергом? — Я сглатываю, борясь со спазмом в горле, и слова застревают. Я нахожусь на уровне глаз с серебряным черепом на его поясе. — Я покажу тебе, какова моя любовь. — Он расстегивает пряжку и вырывает кожаный ремешок из петель пояса. Затем он опускает молнию, и этот звук, в угрожающий тишине комнаты, заставляет меня вздрогнуть. Его брюки провисают, обнажая твердую выпуклость, сдерживаемую трусами, и между моих бедер разливается влажное тепло.

Он сдвигает трусы вниз, чтобы освободить свой член. Твердый, покрытый венами, он выпрямляется, и его шелковисто-гладкий кончик задевает