мои губы. Его рука запутывается в моих волосах и захватывает их, откидывая мою голову назад, так что я вынуждена смотреть на него сверху, а его член упирается мне в подбородок.

Его грудь вздымается, тяжелое дыхание заполняет то малое пространство, между нами.

— Возьми меня в рот, — приказывает он.

Момент изменился так быстро; я не знаю, чего хочу, боюсь потерять себя для него, но еще больше боюсь не знать, чем рискую, не узнав. Дрожащей рукой я тянусь вверх и обхватываю пальцами основание его толстого члена. Стиснув зубы, он издал шипение, заставив меня замереть в нерешительности.

— Хочешь моих прикосновений, Кайлин Биг, соси, блять, — мрачно приказывает он.

Моя грудь болит и тяжелеет от его грязных слов, соски напряжены. Я опираюсь на колени, мои бедра сжаты вместе, чтобы компенсировать болезненную пульсацию в глубине моего центра.

Я облизываю губы, и у него вырывается придушенный стон, когда я нежно прижимаюсь губами к сверкающему кончику и втягиваю его в рот.

У меня нет опыта, и я уверена, что он может это заметить, но я не позволяю этому помешать мне показать Люциану, как сильно я хочу этого, как сильно я хочу его. Я лижу языком его твердый ствол, его гладкая кожа легко скользит по моему влажному языку. Он направляет мою голову, глубоко погружаясь в мой рот.

Он так глубоко, что я боюсь, у меня начнется рвотный рефлекс, но он отступает и снова погружается в мой рот. Я подстраиваюсь под ритм, провожу языком по мягкой головке, а когда он входит глубоко, сильно втягиваю. Это похоже на танец — самый эротичный, вязкий танец между любовниками.

У меня все сжимается в груди, и, несмотря на страх перед тем, что он может подумать обо мне, я задираю ночную рубашку и тянусь между ног, чтобы потрогать себя.

Он отстраняется, оставляя меня неудовлетворенной и болезненной. От унижения у меня защемило в груди, когда он уставился на меня со смесью шока и ярости. Он опускается, и обе его руки обхватывают мои бицепсы. Затем он подтягивает меня к себе, как будто я ничего не вешу.

— Ты меня, блять, убьешь, — говорит он. — Если хочешь сосать мой член, не трогай себя. — Я быстро моргаю, пытаясь подавить острый приступ обиды, как будто я сделала что-то не так. — Мне принадлежит каждая часть твоего тела, — говорит он, отталкивая меня к стене. — Я единственный, кто прикасается к тебе. Скажи это.

Я сглатываю.

— Ты единственный.

Мои лопатки ударяются о твердую поверхность, выбивая воздух из легких. Он обхватывает рукой мою шею, его лоб прижимается к моему. Наши дыхания сливаются в электрическом токе, проходящем, между нами.

Его похотливый взгляд темнеет, когда его рука пробирается под мою ночную рубашку. Он удерживает меня на месте, не позволяя или не желая сдвинуться ни на дюйм. Грубые подушечки его пальцев прочерчивают пылающий след по моему бедру, когда он ищет нуждающуюся часть меня, и, касаясь меня, он произносит грубое проклятие.

Но я слишком возбуждена, чтобы переживать, пока он разводит влагу вокруг моего клитора.

— Это мое, — говорит он, его голос гортанный, собственнический.

По моей коже вспыхивают искры, а его пальцы разрушают мой рассудок. Я трусь о его руку, мое тело требует физически того, о чем я слишком взволнована, чтобы просить словесно. Когда его палец скользит между моими губами, я дрожу, мои нервы расшатаны и разрушены.

Он питается моей беспомощностью, вдыхая мою тоску с глубоким вдохом.

— Блять. — Грозный тенор его голоса — это жестокая ласка, когда он находит мои чувствительные складки. — Ты мокрая только для меня. Такая, блять, мокрая.

Я наблюдаю, как он впивается зубами в нижнюю губу, глаза закрываются, как будто ему больно, а кончики пальцев работают все сильнее, чтобы открыть меня для него.

Затем, без предупреждения, он опускается на колени. Он закидывает мою ногу себе на плечо, и его рот прижимается к моему лобку, потрясая воздух в моих легких. Он вылизывает горячую дорожку по моей киске, делая паузы, чтобы втянуть клитор в рот.

Отчаянно нуждаясь в поддержке, я опираюсь ладонями о стену, а нуждающаяся боль проникает в мое лоно, проникая все глубже в поясницу. Одна из его рук сжимает в кулак мою ночнушку и задирает ее выше, полностью обнажая меня перед ним.

Другая его рука обхватывает мое бедро, пальцы безжалостно впиваются в кожу, оставляя синяки по мере того, как они продвигаются к самой нуждающейся части меня. Люциан зарывается головой между моими бедрами, и я задыхаюсь от сладострастного ощущения грубой щетины, трущейся о мою нежную кожу.

Его рот охватывает меня целиком, а дьявольский язык целенаправленно наказывает мой клитор. Я тянусь к его голове, чтобы удержаться, и зарываюсь пальцами в его волосы, когда каждая эрогенная зона на моем теле загорается.

И когда его палец погружается в меня, неуверенно нащупывая и исследуя, мои мышцы сжимаются вокруг него, умоляя его заполнить меня полностью. Я уже так близко… нахожусь на острой грани срыва.

И вдруг он замирает. Все движения прекращаются, и я так отчаянно нуждаюсь в облегчении, что в животе разрастается узловатая боль. Мои глаза остаются закрытыми, тело слишком измучено и возбуждено, чтобы найти в себе силы посмотреть на него.

— Проклятье! — Глубокий гул его голоса подводит меня к краю пропасти. Сердце заколотилось, и я, сбитая с толку, попыталась найти его взглядом. Стоя на коленях передо мной, Люциан вводит в меня еще один палец, но делает это чувственно. Все стерильно, как у врача.

Я вздрагиваю, когда он быстро извлекает их. Из его груди раздается низкий рык, когда он поднимается на ноги. Уставившись на меня тлеющими глазами и обвиняющим взглядом, он говорит:

— Ты нетронута.

Смятение и чистое страдание тяжким грузом ложатся на мои плечи.

— Что это значит?

Он ударяет рукой по стене рядом с моим лицом. Я вздрагиваю, но не смею опустить глаза или струсить.

— Ты девственница. — Неровный пульс на его шее трепещет на фоне татуировки на шее. Его челюсть напрягается, прежде чем он произносит еще одно грубое ругательство на ирландском. — И лгунья.

В красном пламени гнев сменяется унижением.

— Я не лгунья. Я никогда не говорила, что я лгунья. Ты предположил, что это так.

Жестокий блеск отражается в его глазах, прежде чем он отталкивается от стены и, повернувшись ко мне спиной, я слышу, как застегивается молния его брюк.

— Ты должна была меня остановить. — Горечь в его голосе ранит.

— Ты бы меня послушал? — Оскорбление сменяется унижением, и я теряю желание