заботиться о том, насколько слабой меня воспринимает. — Раньше я была Карпелльской шлюхой. Теперь я неопытная девственница. Ничто не доставляет тебе удовольствия. Ты ненавидишь меня, а не мое имя. Ты бы трахнул меня с ненавистью, если бы не моя вишенка, так ведь?

Его плечи напряжены, руки сцеплены по бокам.

— До сегодняшней ночи ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем жестоко разорвать твою вишенку и уничтожить тебя.

Его слова безжалостны, но теперь в его голосе звучат мрачные нотки. Это смягчает мой гнев и придает решимости. Я подхожу к нему со спины и касаюсь его руки.

— Люциан, я не такая хрупкая, как ты думаешь.

— Я не собираюсь причинять тебе боль или осквернять тебя до свадьбы. — Это настолько нелепое заявление, что я насмехаюсь.

— Это так… архаично.

Он отстраняется от моего прикосновения и поворачивается ко мне лицом, протягивая руку, чтобы обхватить мою шею сзади.

— Поверь мне, девочка. Ты слишком невинна и невежественна, чтобы понимать, что просишь. Я прорвусь сквозь тебя, и не остановлюсь при виде твоей крови. Я буду глотать ее и требовать еще.

Воспоминания о том, как он стоит в арочном дверном проеме, пропитанный кровью другого человека, эти прекрасные голубые глаза, пустынные и потерянные, застилают мне взор. Мое тело сотрясает дрожь, когда я пытаюсь удержать его взгляд.

Наконец, стиснув зубы, с глазами, горящими адским огнем, он отпускает меня. От неожиданности я отшатываюсь назад.

Пустота охватывает меня, когда я смотрю, как он уходит вглубь своего кабинета.

Обхватив себя руками, я перевожу взгляд между Люцианом и винтовой лестницей за дверью. Одно направление означает безопасность.

Другое может уничтожить меня.

Из упрямства или по глупости я выбираю следовать за своим сердцем. Зайдя в заднюю часть кабинета, я обнаруживаю, что он откинулся в кожаном кресле, а возле его ног валяется осколок стекла. Лбом опирается на пальцы. Он выглядит… побежденным. Такую сторону этого чудовищного человека я еще не видел.

Я вхожу в темноту комнаты. Лунный свет, оставшийся после грозы, разливается по мраморному полу. Я приближаюсь к нему медленно, настороженно, стараясь, чтобы он услышал мое приближение, мои босые ноги робко ступают по полу, избегая стекла.

Я останавливаюсь перед ним, и подол моей ночной рубашки трепещет рядом с его коленями. Он не сразу поднимает глаза. Он опускает руку и поднимает голову, его взгляд встречается с моим. В его глазах застыла ранимость, которая сокрушает меня. Все мое тело болит за него.

Протянув руку, он касается подола моей ночнушки. Затем берется за него и притягивает меня к себе. Я скольжу к нему на колени, упираясь коленями в прохладную кожу. Его руки обхватывают мою талию. Мои — на его груди, пальцы скользят под расстегнутую рубашку и касаются его теплой кожи.

— Ты не оставишь меня в покое, — говорит он.

В его словах больше, чем обвинение. Я слышу в нем нить страха: мы оба потеряли любимых людей. Мы оба остались одни в этом мире. Я не знаю, как ответить, поэтому вместо этого отдаю ему часть себя.

— Меня не воспитывали в типичных традициях, — говорю я. — Ты был прав, но и не прав. Ты называл меня привилегированной, принцессой. Но я все еще воспитывалась в этом мире, Люциан. Меня по-прежнему оберегали, запрещали иметь друзей и парней. Мой дядя управляет не только организацией, он управляет моим отцом, а значит, и мной. Мне запрещали ходить на свидания. Мое тело не принадлежало мне, из страха, что я потеряю единственное, что имело ценность для моей семьи.

— Как только мой брат был потерян, обида на меня со стороны не только дяди, но и отца… — Я качаю головой. — Моя мать решила, что лучший способ избавить меня от их горечи — это отправить меня в школу. А балет был единственной вещью — единственной вещью, которая была моей. Я была свободна, когда танцевала, поэтому я танцевала все время, пытаясь убежать от будущего, над которым у меня не было контроля.

Он ласково заправляет прядь волос мне за ухо, его пальцы становятся невесомыми, проводя по линии моей челюсти. Он обхватывает мое лицо, большой палец упирается в подбородок, чтобы удержать меня в своей надежной хватке.

— Я хочу сказать, что… — я наклонилась к нему, чтобы почувствовать его прикосновение, — я не хочу ждать свадьбы, чтобы больше мужчин имели на меня право. Я хочу, чтобы это был мой выбор.

Его большой палец проводит по моим губам, подавляя дрожь, о которой я и не подозревала.

— И я могу быть человеком, который украдет у тебя невинность, — говорит он. — Итак, мы зашли в тупик, Кайлин Биг. — Он поднимает мою руку и нежно целует мой палец, прямо над кольцом, которое он туда надел.

Мое сердце замирает. Задыхаясь, я говорю:

— Мы не обязаны играть по их правилам.

В его глазах вспыхивает вызов, пока он не обхватывает меня за талию со сдавленным стоном.

— Виолетта, — говорит он, и для меня все еще шок, когда он произносит мое имя. — Если ты станешь моей женой, я буду уважать тебя, почитать тебя. Не искушай меня жестоко отнять то, чего мужчина должен ждать.

Мой взгляд скользнул по нему. От жестокого монстра, перед которым я впервые преклонила колени на помосте, до сильного мужчины, сидящего сейчас подо мной, я вижу обе стороны Люциана — две стороны одной медали. Он защищает меня настолько, насколько позволяет его природа.

Я уже покорилась своим чувствам, но смогу ли я оставить все, что знала, — свою семью, мечты о танцах, всю свою жизнь, — чтобы рискнуть с врагом?

И еще один вопрос, который я боюсь даже озвучить: может ли мой враг когда-нибудь полюбить меня?

Я облизываю губы: растущая потребность быть ближе к нему и узнать хотя бы часть ответа заставляет меня храбриться.

— Тогда нам не обязательно проходить весь путь… — Осмелев, я провожу рукой по его груди и шее, впитывая ощущения от его шрамов и гладкой, покрытой чернилами кожи. В его объятиях я провожу большим пальцем по его нижней губе, слегка касаясь шрама, рассекающего его подбородок, того самого, на который я столько раз смотрела и гадала, каков он будет на ощупь на моих губах.

Я жду, что он выхватит мое запястье, остановит меня, но огонь в его ярких глазах провоцирует меня продолжать.

Смелость витает, между нами, заряжая воздух и притягивая нас друг к другу, как сила черной дыры, в которую нас обоих затянет. Но кто будет потерян?

— Ты так чертовски красива, что это меня убивает. —