– Чем я помогу? – Риккардо развел руками.

– Ну… туда люди массово бегут. И я слышала, что лорд Грей собирается пересидеть там восстание. Вдруг до станций, рядом с которыми твои родители живут, что-то долетит – новость какая. А ты сможешь передать это Артуру. На юге ему тоже нужны уши. – Софи отвернулась от брата и принялась снимать очередную картину со стены.

– Перестань, там такая тоска. – Парень отмахнулся. – Помочь?

– Да. – Она указала на картину, которая висела к нему ближе всего. – Их нужно спрятать в подвале. Если полиция нагрянет – а они точно придут, – нужно убрать их подальше с глаз. Они могут… вызывать крайнее раздражение у полиции.

– Какие-то у вас тут разные картины, – пробормотал Риккардо, снимая со стены очередной шедевр и переводя взгляд с изображенных на нем деревьев, размежеванных зеленой полосой, на городской пожар на той картине, которую Софи держала в руках.

– О, это все виды старой Земли.

– Вы же ее никогда не видели.

– Но мы слышали и читали. А потому можем нарисовать. Кто нам запретит? – улыбнулась Софи и, поставив картину к стене, забрала вторую у Риккардо.

– А та девушка, Лилия, тоже художница, да? – спросил Риккардо, снимая со стены следующую картину.

– Да. – Софи поморщилась. – Рисует Город – людей, дома, машины. Никакой фантазии.

– Но она их видела и понимает…

– Для того чтобы рисовать, совсем не обязательно видеть то, что ты рисуешь. Это, – тут она обвела руками оставшиеся на стенах картины, – мой взгляд, мое мнение. И никто и никогда не заставит меня от него отказаться. Буду кричать о том, что я права.

– Даже если не представляешь, о чем кричишь?

– Ну как это? Я имею право на свое мнение. Оно не может быть ошибочным.

– Ты же понимаешь, что я тоже так сегодня подумал, да? Когда подменял отчеты.

– Ты не видел, что может случиться дальше… Так. Надоело. Пойдешь сегодня со мной.

– Куда?

– Проберемся в ближайший лагерь, будем помогать нашим.

– Ты же терпеть их не можешь, мне казалось, – смущенно проговорил Риккардо.

– Не важно, если так будет лучше для всего Города, то восстание должно продолжаться во что бы то ни стало. Оно должно завершиться победой Артура, в конце концов. И мы пойдем помогать ему и его людям.

– Мне через час-другой на поезд нужно успеть.

– Не переживай, поезда ходят допоздна – успеешь.

– Ты просто хочешь увидеть Михаила, так?

– Да. – Софи нахмурилась. – Да, и что с того?

– Сейчас не лучшее время…

– Я пойду туда, хочешь ты того или нет! – выкрикнула Софи, но внезапно осеклась. – Извини. Знаешь, эту картину нарисовал Михаил.

Она кивнула на пейзаж в зеленых тонах, стоявший у стены.

– Он тоже художник?!

– А как, ты думаешь, мы познакомились?

– Тогда зачем ему чайная?

– Он… однажды он поругался с Джамалом… И… в общем, Джамал сказал, что ему никогда не стать художником, что у него нет никакого таланта.

– И он поверил?

– Михаил не смог продать ни одной своей картины. Когда он приходил к торговцам, его попросту выгоняли на улицу. Однажды он даже пытался сам ходить по домам – торговать картинами. Тоже безрезультатно.

– Жестоко… – протянул Риккардо, рассматривая зеленую реку и легкие кроны деревьев, нанизанные на грубоватые коричневые и черные стволы деревьев. Выбор цветов иногда был причудлив, а линии ломались и изгибались под немыслимыми углами.

– Такие картины Миша редко рисовал. В основном он тоже любил рисовать Город, говорил, что в нем бьется жизнь, хотя мы ее и не видим. Говорил, что такой своей манерой пытается передать эту жизнь.

Она молча сняла со стены еще одну картину и поставила рядом с остальными.

– Знаешь, я ведь с братьями проводил меньше времени, чем с тобой, – внезапно признался Риккардо, – а когда ты уехала… наверное, я поэтому и сбежал сюда, на север.

– Врешь…

– Да, пожалуй что вру, – легко согласился он. – Ты помогала мне эти месяцы, и я это очень хорошо понимаю. Спасибо. Давай найдем твоего Михаила, а потом я уеду.

С картинами они управились минут за двадцать. Софи буквально срывала их со стен, подбадриваемая звуками далеких выстрелов. Что-то поднималось внутри ее, какая-то сила клокотала в груди.

Вскоре все картины были перенесены в подвал. Но сбежать на Мерритон-сквер у них не получилось – их перехватил на выходе Джамал и заставил закрывать окна заранее подготовленными на этот случай ставнями. Откуда ставни взялись в таком количестве во всем Городе, так и осталось загадкой – древесина не то чтобы была редкостью, но и на дороге не валялась. А ближе к вечеру, когда дело почти было сделано, на их улицу нагрянул полицейский патруль.

В Городе объявили комендантский час – выходить из домов теперь можно было только поодиночке и в сопровождении полицейского. Выбравшаяся в магазин в первый день такой осады Софи так и не смогла ускользнуть от своего конвоира.

– Они обложили дома тех, кого подозревают в связях с мятежом, – сообщил Джамал, вернувшись на третий день из вылазки в магазин. – Встретил в магазине… одного из наших. Радует одно – у полиции нет точной информации о тех, кто поддерживает Артура. Они бьют наугад, судя по тому, что улица, где дом Ильнара, пуста.

– Кто такой Ильнар? – поинтересовалась Софи.

– Полицейский, мой хороший приятель, – отозвался Риккардо. – А еще это может означать, что людей у них все еще нет и переброска войск не закончилась.

– Или не началась, – хмуро отозвался Джамал.

Впрочем, гадать было бессмысленно.

– Неужели в этом вашем восстании никто не предвидел такого? – спросила Софи, выглянув на следующий день из окна.

Пятеро полицейских в бронежилетах патрулировали улицу.

– Считалось, что всю полицию лорды отправят на подавление мятежа. Ведь нового набора не было! Почему они там разбрасываются людьми? – сокрушался Риккардо…

Джамал проводил дни неожиданного домашнего заключения за мольбертом – рисовал солнечную станцию.

Ранним утром шестого дня Риккардо разбудила Софи:

– Они уходят! Быстрее, они уходят. Скорее всего, это временно, но мы можем успеть проскочить на Мерритон-сквер!

И, не сказав ничего Джамалу, который еще мирно спал, они выбрались из дома.

Им не пришлось пробираться переулками и темными дворами, чтобы скрыться от постороннего внимания. Большая часть Города была опустошена – противостояние полиции и восстания шло вокруг шести лагерей бедняков.

И если у дома художников слышались редкие голоса нерасторопных жителей соседних улиц, которые не провели последние шесть дней под домашним арестом, и теперь, наплевав на комендантский час, тащили в дом свертки из разграбленных магазинов или, наоборот, нагруженные тюками хмурые мужчины и женщины семенили в сторону железнодорожной станции, то над соседними с Мерритон-сквер улицами растекался гул многотысячной толпы, перемешанный со звуками выстрелов, криками, воплями и стонами раненых.