Подобно тому, как время уничтожает человеческую плоть, краска на лицах кукол слезала, как незажившие струпья, обнажая таившееся под ней сумасшествие. Больше всего от всеразъедающего безумия пострадали улыбки на губах, с которых облезала алая краска.

Казалось, вместо улыбок на лицах кукол застыла некая невиданная и загадочная греховная сущность. Их ухмылки заставляли всякого взглянувшего на них вздрогнуть от страха. Разложение! Вот самое подходящее слово. На лицах у этих созданий – не улыбки, а признаки мутации и разложения. Лучшее определение подобрать трудно.

Необоримая ненависть и зависть. Эти куклы явились на свет по людской прихоти и были обречены жить тысячу лет. Поступи кто-нибудь с нашими физическими оболочками таким же образом, нет сомнений, что безумие наложило бы свой отпечаток и на наши лица. В постоянном стремлении отомстить безумие, подпитываемое ненавистью, будет нарастать.

И тут Куми вскрикнула, тихо, хотя, что называется, на полном серьезе. Но что значил ее возглас по сравнению с воплями, готовыми вырваться из приоткрытых ртов многочисленных обитателей этой комнаты!

Южная стена комнаты представляла собой сплошное красное пятно. Висевшие на ней маски тэнгу взирали на компанию кукол множеством сердитых глаз. Длинные носы масок торчали из стены, как деревья на поляне.

Вошедшие гости поняли, зачем в зале так много масок. Их задача была не дать куклам закричать.

Крик Куми немного развеселил Кодзабуро.

– Опять все это вижу и могу повторить: какое чудо! – раздался голос Канаи.

Хацуэ с готовностью поддакнула мужу. Однако банальное славословие Митио никак не вязалось с общей гнетущей атмосферой.

– Мне всегда хотелось устроить собственный музей. Но работа занимала все время, и вот чем кончилось дело – здесь все, что мне удалось собрать, – сказал Кодзабуро.

– Но это и есть настоящий музей! – продолжал льстить Канаи.

Кодзабуро ответил коротким смешком и, открыв ближайший стеклянный шкаф, извлек оттуда куклу полметра высотой – сидящего на стуле мальчика. К стулу был приделан маленький столик; правая рука мальчика держала ручку, левая лежала на столе. Личико у мальчика было милое и не носило следов, наложенных временем на других кукол.

– Какой хорошенький! – воскликнула Куми.

– Это «Пишущий мальчик», заводной автомат. Изготовлен в конце восемнадцатого века. Мне о нем рассказали в свое время. Знали бы вы, каких трудов мне стоило его приобрести!

Гости восхищенно заохали.

– Она так называется, потому что писа́ть умеет? – с легким испугом поинтересовалась Куми.

– Именно так. Он и сейчас сможет написать свое имя. Хотите покажу?

Не дожидаясь ответа Куми, Кодзабуро вырвал из лежавшего тут же блокнота листок и подсунул его кукле под левую руку. Затем завел пружину на спине мальчика и легко коснулся его правой руки. Она тут же неуклюже задвигалась и начала что-то неуверенно выводить на листке. Его движения сопровождались едва слышными звуками, напоминающими скрип шестеренок.

Куми вздохнула с облегчением. Мальчик был очень мил и двигался совершенно натурально; даже нажим руки, водившей ручкой по бумаге, становился то сильнее, то слабее.

– Ух ты! Восхитительно! Хотя и страшновато, – воскликнула Куми.

Все почувствовали некоторое облегчение. Они поняли, за счет чего двигается заводной мальчик и что бояться здесь нечего.

Едва начав писать, автомат неожиданно остановился. Обе руки повисли над листком. Кодзабуро взял его и показал Куми.

– Ему уже двести лет, и, конечно, он уже не тот, что был когда-то. Видите буквы – M, a, r, k? Мальчика зовут Марко. Чуть-чуть не дописал.

– Прямо как настоящая знаменитость… Автографы раздает!

– Ха-ха! В те времена встречались знаменитости, которые, кроме собственного имени, больше ничего написать не умели. Раньше он много чего мог написать, но сейчас это весь его репертуар. Алфавит, наверное, забыл.

– А может, видеть стал плоховато. Все-таки двести лет, как-никак.

– Ха-ха! Прямо как я. Я ему ручку заменил, дал шариковую. Ею легче писать. В его времена не было хороших ручек.

– Поразительно! Он же, верно, больших денег стоил? – последовал вопрос Хацуэ, в которой проснулся женский интерес.

– Не думаю, что мы можем повесить на него ценник. Это экспонат уровня Британского музея. Я не хотел бы отвечать на вопрос, сколько заплатил за него. Не хочу удивлять вас отсутствием здравого смысла.

Супруг Хацуэ охнул.

– Но если уж мы заговорили о деньгах, вот эта вещица еще дороже. Музыкантша. «Герцогиня, играющая на клавикордах».

– Она вместе с этим столом?

– Точно. В столе и в подставке находится механизм.

За похожим на миниатюрный рояль инструментом, стоящим на великолепной подставке из красного дерева, сидела знатная дама, облаченная в длинное платье. Сама кукла была невелика – порядка тридцати сантиметров в высоту.

Кодзабуро что-то где-то подкрутил, и неожиданно зазвучала музыка, против ожидания, громкая. Пальцы куклы зашевелились.

– Клавиш-то она не касается, – заметил Кусака.

– Верно. Ну, это слишком сложно. То есть мы имеем что-то вроде большой музыкальной шкатулки. Шкатулка с двигающейся куклой. А принцип действия тот же самый.

– Но звук совсем другой. У шкатулки какой звук? Трынь-трынь, и всё. А у этой мягкий, сдержанный. Она не только высокие ноты берет, но и басы тоже.

– Правда. Как будто колокола звонят, – согласилась с Кусакой Куми.

– Наверное, потому, что ящик большой. У нее репертуар приличный, не то что у Марко. Мелодий как на пластинке с одной стороны.

– Ого!

– Это творение периода французского рококо… А вот эта вещь из Германии. Говорят, пятнадцатый век. Часы «Рождество Христа».

Кодзабуро показал на часы в форме средневекового замка, сделанные из металла. Их венчала Вавилонская башня. Со сферы, символизирующей космос, свешивался Т-образной формы маятник, в центре которого было изображение Христа-младенца.

– Дальше у нас «Богиня, охотящаяся за оленем». Все двигается – и олень, и собаки, и лошадь… А это «Садовник». К сожалению, вода из лейки больше не льется. Сломалось что-то… Вот настольный фонтан, сделанный в четырнадцатом веке по заказу одного аристократа. К сожалению, с подачей воды тоже проблемы.

Средневековая Европа – шкатулка с волшебными игрушками. Появление этих потрясающих механизмов изменило взгляды людей на волшебство. Какое удовольствие – удивлять людей! Многие века для этого использовались колдовство, магия. Но потом изобрели вот такие автоматы, и они взяли на себя эту роль. Можно сказать, наступило время поклонения механике. Люди стремились создавать механизмы, копирующие то, что есть в природе. Поэтому слова «волшебство» и «механика» какое-то время носили один смысл. Получился такой переходный период. Конечно, это были игрушки, предназначенные для забавы, но они послужили исходной точкой, отправным пунктом движения к современной науке.