– Я пока еще не уверена, – призналась герцогиня. – Но я подумаю над этим. Сначала… мне нужно разобраться в себе.

Фабьен смолчал – а что он мог на это ответить? Ясно было, что для самопознания маленькая герцогиня выберет себе помощника, и этим помощником будет не он, Фабьен, а смазливый аббат. С аббатом она уж точно познает не только себя, но и райское блаженство. Поймав себя на этой невольной иронии, де Ру поморщился. Не стоит осуждать девушку, которая замужем за таким болваном. Конечно, жаль, что ей нравятся молодые аббаты, а не старые закаленные вояки вроде Фабьена. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Я могу чем-нибудь помочь, мадам? – грустно спросил Фабьен.

– Я… скажу вам, если…

Анна-Женевьева покраснела. Так и есть. Ему предстоит вести чудесную жизнь: получать чужие любовные письма, если таковые будут написаны, прятать их на своей груди, чтобы затем передать в другие руки. Что ж, от судьбы не уйдешь, а судьба совершенно точно не желала сводить его с герцогиней. Остается окончательно смириться и получать удовольствие от того, что имеешь.

– Хорошо. Я, как всегда, буду ждать ваших распоряжений.

– Как замечательно, что вы рядом, Фабьен. Я и помыслить не могла, что у меня когда-нибудь будет такой друг.

– Я к вашим услугам, сударыня.

Анна-Женевьева сказала после раздумья:

– Когда-нибудь я сделаю вас хранителем моих тайн, Фабьен. Лучшего хранителя мне все равно не найти.

Де Ру молча кивнул. В горле у него стоял комок.

Это был самый откровенный разговор, которым удостоила его герцогиня за время его недолгой службы. После него даже вечерняя месса в Бюре-сюр-Иветт перестала казаться мрачным событием. Де Ру надеялся, что разговор этот не последний.

«Если ты не можешь полюбить меня, хотя бы… доверься мне».

Тем временем Андре ехал следом за настоятелем и с трудом поддерживал разговор.

Перед глазами аббата стояла недавняя встреча: молодая девушка верхом на белой лошади. Белое поле, белая лошадь, светлые волосы, выбившиеся из-под капюшона меховой накидки… Долгий взгляд из-под полуопущенных ресниц и стыдливый румянец на щеках… Когда это было? И было ли вообще?

С той, другой всадницей судьба свела их солнечным зимним днем. Та тоже была на белом коне. Белое поле, белая тонконогая лошадка. И копна каштановых волос. Чуть светлее, чем у него самого. Никакого капюшона. Бриллиантовые серьги, посылающие слепящие искры, словно две капельки растаявшего снега.

« – Мари, ты уронила веер!

— Ах, какая досада! Эй, мальчик, ты не подашь мне вон ту штуку?»

– Андре, вы меня не слушаете!

– Извините, ваше преосвященство, я задумался…

– Я спросил, какой материал выписали для нового корпуса.

– Светлый известняк. Это дешево и долговечно. Корпус защищен от ветра с трех сторон. По фасаду пустим три кирпичные вставки.

– Одобряю ваше решение.

И снова скрип снега под копытами коня.

Он думал, что все забыто и умерло. Умерло восемь лет назад, после памятной встречи в Мадриде. Мари… А вот – поди ж ты! – вспомнилось!

Тоненькая девочка со стыдливым румянцем была невероятным образом похожа на ту, другую… Разве что у прекрасной Мари румянец был совсем иным. Мари была смелой и дерзкой.

Для мальчишки, каким Андре тогда был, – более чем опасное сочетание. Смелость, дерзость, ослепительная красота. Интересно, а теперь бы он поддался ее чарам? Или ему приятнее думать о том, что другая красавица с бирюзовыми глазами только что улыбнулась ему и помахала рукой на прощание?

– Андре, вы опять задумались?

– Что, ваше преосвященство?

– Я говорю, что вы опять слишком глубоко погрузились в свои мысли.

– Я обдумываю тему вечерней проповеди…

– Не поздновато ли для раздумий? – де Билодо добродушно смеялся.

– Я совсем было выбрал тему, но… теперь решил изменить.

– На что?

– Буду говорить о любви.

Задумчивый кивок в ответ.

– Чтобы говорить о любви, надо самому иметь ее в сердце… Вы любите кого-нибудь, Андре?

– Да. Иисуса.

– Вам довольно этого?

– Вполне…

– В таком случае вы счастливый человек, Андре…

«Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание, и крепкую веру, так что могу и горы сдвигать, а не имею любви, – то я ничто», – думал Андре.

Любовь к Богу была привычкой, не более. Андре давно потерял способность молиться горячо и долго, как то бывало раньше.

Но сейчас ему почему-то хотелось воздеть руки к небу и закричать во весь голос: «Слава тебе, Господь!»

Что-то неземное было в той девушке, которую он сегодня увидел. Белокурый ангел со стыдливым румянцем на щеках. И белый снег кругом. И белая тонконогая лошадь.

Подавив тяжелый вздох, Андре спросил:

– Я свободен, ваше преосвященство?

– Да, Андре. Поезжайте готовиться. У вас очень трудная тема для проповеди… Я помолюсь за то, чтобы Господь вложил в ваше сердце нужные слова…

В то время как Анна-Женевьева наслаждалась отдыхом и воображала себя участницей политического заговора, ничего при этом не делая (вот забавно-то!), господин де Фобер пытался разобраться в том, что происходит при дворе.

Итак, у него имелась целая компания заговорщиков, которые вознамерились поймать с поличным королеву и кардинала. Задача сложная, почти невыполнимая, учитывая то, что Эме не располагал и малой толикой той информации, какая, несомненно, имелась у заговорщиков. Но как добыть недостающие сведения? Вряд ли Мазарини станет откровенничать со своим новым лейтенантом сверх меры. И все же… все же, если рассказать кардиналу о заговоре, то это шанс прижать герцога де Бофора. Но вот как преподнести кардиналу имеющиеся сведения?

Еще Эме беспокоила бумага. Та самая бумага, о которой поведала ему наивная герцогиня де Лонгвиль. А может быть, и не столь наивная, как полагал шевалье де Фобер: чужими руками всегда проще жар загребать. Гастон Орлеанский отрекся от прав на престолонаследие – ну не дурак ли? Конде небось локти себе кусает. Если эта бумага отыщется, то доставит кучке заговорщиков массу неприятностей. Знает ли кардинал о том, что происходит у него под носом? Знает ли о бумаге? Эме очень хотелось выведать это. Скажет ему Мазарини правду или солжет?

Пока что лейтенанту не хватало сведений, чтобы вывести заговорщиков на чистую воду. Больно уж тонкой была ниточка, ведущая к герцогу де Лонгвиль. Даже свидетельства его жены будет недостаточно, чтобы убедить скептика Джулио прекратить тайные свидания с королевой. И что сказано в записке? Ничего особенного.