class="p1">Тяжёлые слёз катились из глаз Антонины; но из области головного мозга исходили пурпурные лучи, они охватывали грудную клетку и особенно тщательно укутывали её сердце. Мучительные мысли туманили ей разум. Ощущая эти тайные призывы, я с болью слушал крики отчаяния и пылкие мольбы.

Разве это преступление, думала она, любить кого-нибудь с такой чрезмерной нежностью? Где Справедливость Неба, почему она не компенсирует жертвы женщины, посвящающей себя семейному покою? Она ожидала радости и счастья, как её подруги детства, у которых было больше шансов; она томилась по спокойствию достойного брака, с надеждой родить нескольких малышей, доверенных ей Бесконечной Божьей Добротой! Разве достойны осуждения мечты о создании своего скромного домашнего очага, под защитой простого и благожелательного спутника, когда даже птицы имеют свои собственные гнёзда? Разве она не работала ради счастья других? По каким неизвестным причинам Густаво покинул её? Потрескавшаяся кожа рук и морщины на лице разве не свидетельствуют о её преданности честному служению? Стоило ли страдать столько лет, преследуя цель, которая, как она теперь думала, уже невозможна? Нет! Она не хотела больше оставаться в этом мире, где порок так легко одерживает победу, переступая через добродетель! Несмотря на веру, которая придавала мужества её сердцу, она предпочитала умереть, столкнуться с неизвестным… она чувствовала себя потрясённой, сбившейся с пути, почти безумной. Не будет ли более разумно, спрашивала она себя, броситься во мрак могилы, чем гнить на нищенском ложе какого-нибудь хосписа?

Вытянувшись на постели, несчастная закрывала лицо руками, всхлипывая в одиночестве, и эта картина вызывала во мне жалость к ней.

Кальдераро прервал работу помощи, посмотрел на меня многозначительно и сказал:

— У меня есть инструкции навязать ей самый глубокий сон, чтобы она проспала до полуночи.

И, убедившись, что часы показывают почти назначенное время, помощник начал передавать ей флюидические потоки вдоль её симпатической нервной системы.

Огромная сеть нейронов почувствовала обезболивающее влияние, и Антонина попробовала приподняться, закричала, но не смогла встать. Вмешательство было слишком мощным, чтобы больная смогла реагировать.

Ориентер осторожно продолжал свою работу, нежно укутывая её успокаивающими флюидами. Скоро, уступая неумолимому превосходству, побеждённая молодая женщина оперлась на подушки в состоянии, которые обычный гипнотизёр назвал бы «глубоким гипнозом».

Кальдераро продержал её в состоянии полного отдыха более получаса. По окончании этого времени две сущности в окружении интенсивного света проникли в комнату. Они обняли моего инструктора, который сердечно представил меня им.

Марианна, которая была матерью Антонины, и Марцио, просветлённый Дух, который был связан с ней в течение далёких и долгих веков, были теперь вместе с нами.

Взволнованные, они поблагодарили ориентера, который передал больную материнскому контролю.

Симпатичная развоплощённая дама склонилась над своей дочерью и нежно позвала её, как она делала это на Земле. Частично отделённая от своей грубой материальной оболочки, Антонина приподнялась в своём периспритном теле, очарованная и счастливая…

— Мама! Мама! — вскричала она, бросаясь в материнские объятия.

Марианна приняла её, прижала к своей груди, говоря трогательные слова нежности.

— Мамочка моя, помоги мне! Я не хочу больше жить на Земле! Не давай мне возвращаться в это тяжёлое тело… Судьба отвернулась от меня. Я несчастна! Всё против меня! Унеси меня прочь отсюда… навсегда!

Благородная женщина грустно смотрела на дочь, когда Марцио подошёл поближе, показывая своё присутствие уважаемой больной.

Молодая девушка широко открыла глаза и инстинктивно преклонила колени, поддерживаемая матерью. Она, казалось, пыталась вернуть в свои воспоминания кого-то, кто пришёл к ней из далёкого прошлого… Видно было, что ей было чрезвычайно трудно вспомнить всё с достаточной точностью. Она смотрела на эмиссара, и уже плакала совсем по-другому; она уже больше не проливала грустных слёз, которые текли из её глаз несколькими мгновениями ранее. Теперь она была растрогана возвышенным утешением, мистическим восторгом, который необъяснимо как рождался из глубин её сердца.

Марцио подошёл поближе, положил светящуюся руку ей на лоб и нежно произнёс:

— Антонина, к чему такое самоуничтожение, когда искупительная борьба только началась? Разве ты забыла, что мы не сироты? Над всеми препятствиями витает Бесконечная Доброта. Или ты хочешь отказаться от «узкой двери», которая даёт нам счастливый доступ к находкам?

Возможно, собеседница сама пыталась изо всех сил оживить в памяти картины, утраченные во времени, потому что посланник по-братски предупредил её:

— Не форсируй ситуацию! Успокойся! Разве тебе не достаточно настоящего, наполненного благословенным трудом и обновительным светом? Однажды ты обретёшь вновь наследие полной памяти; а пока что довольствуйся ограниченными дарами. Используй минуты в перестройке судьбы, пользуйся часами, чтобы вывести свои чаяния в высшие сферы. Что это за причины, подталкивающие тебя к преступлению самоубийства? Какие причины ведут твои ноги по направлению к мрачной бездне? Мы с твоей матерью издалека почувствовали опасность, и вот мы здесь, чтобы помочь тебе…

Он сделал долгую паузу, любовно глядя на неё, и продолжил:

— О, благословенная моя подруга, как ты можешь открывать своё сердце чудовищам отчаяния? Скажи мне! Не молчи… Я не судья тебе, я твой друг в вечности. Утешь меня, дай мне услышать тебя.

Больная хотела заговорить; но нежные лучи света, исходящие от Марцио, полностью укутывали её, сжимая ей горло в экстазе незабываемых мгновений.

Казалось, желая дать ей возможность к более пространным признаниям, он осторожно омыл её лицо и настойчиво произнёс:

— Говори…

Ободрённая, Антонина робко пробормотала:

— Я истощена…

— Но несмотря на это, тебя никогда не забывали. Ты получала тысячи видов помощи от Провидения, необходимые для ценного служения искупления. Земное тело, благословение Солнца, возможности работы, чудеса природы, чувственные связи и даже сама боль человеческого опыта — разве всё это не является бесценными дарами Божественной Помощи? Или тебе неведомо, нежная моя подруга, счастье жертвоприношения, и ты отказываешься от возможности любить?

И тогда я увидел, как молодая женщина стала смотреть на него с ещё большим доверием. Чувствуя себя сильной перед лицом бесспорного проявления нежности, она открывалась с братским откровением:

— Я мечтала иметь домашний очаг… я желаю жить для мужчины, который, в свою очередь, поможет моему существованию… я хотела бы иметь малышей, которых я могла бы нежить! Разве грех желать подобных вещей, небесный посланник? Разве является преступником женщина, которая старается освятить естественные принципы жизни? После долгих лет упорного труда ради счастья тех, кто мне дорог, я вижу, что судьба смеётся над моими надеждами. Разве это благодетель — жить среди радостных и счастливых людей, когда твоё сердце умирает и падает в бездну?

Марцио по-братски выслушал её, гладя её руки и выказывая свои высокие обретения истинной любви, и добавил, с большим пониманием и нежностью:

— Преданная подруга,