Если расширить этот образ и говорить не только о материнской груди, потрясающий вывод Фрейда о том, что «обретение объекта – это фактически его повторное обретение», будет иметь более полный смысл с точки зрения современного психоанализа. И этот вывод – совершенно в духе Платона или Пруста. Любовь – это память о прошлом, воспоминание о «голосах былого», повторное обретение утраченного счастья. Согласно Фрейду, чтобы любить свободно и не невротически, человек должен сохранять прочную привязанность к своим родителям, но, когда дело доходит до страстной любви, предаваться ей где-нибудь подальше от отчего дома. Если этого не происходит, становится трудно сфокусировать все свое желание на любовном партнере, что приводит к неврозу. О таких людях Фрейд афористически выразился так: «Там, где они любят, они не желают, а там, где они желают, они не могут любить». У них возникает, к примеру, одержимость недоступными людьми, не отвечающими им взаимностью, или потребность унижать сексуального партнера. Почему это происходит? Фрейд объяснял это тем, что чрезмерно (или откровенно) соблазнительный родитель мог слишком рано пробудить в ребенке генитальную сексуальность, в результате чего ребенок целиком фиксируется на этом родителе. Не в силах оторваться от родителя, такой человек не может найти себе для любви кого-то другого. Фрейд видел проблемы в обеих крайностях: и в чрезмерной сексуальности, приводящей к извращениям, и в подавленной сексуальности, приводящей к неврозам. Многих начинают возбуждать только специфические любовные партнеры – например, женщин – мужчины в форме, мужчин – значительно старшие по возрасту женщины или жены других мужчин, – и Фрейд объяснял такое поведение навязчивым желанием воссоединиться со своим отцом или с матерью. Человек хранит старую потрепанную семейную фотографию в своем подсознании и испытывает влечение только к тем людям, которые похожи на образ, запечатленный на этом пожелтевшем фотоснимке.

Представление о том, что у нас имеется заранее сложившийся образ человека, которого нам предназначено полюбить, тоже идет от Платона, говорившего, что существуют совершенные универсальные формы, и люди постоянно ищут точные копии, оттиски этих форм. Так же как авиаконструкторы сначала создают модели самолетов, многие тратят жизнь на то, чтобы выстраивать и перестраивать отношения в соответствии с определенным набором «фотоснимков». Но можем ли мы обрести мир и удовлетворение, любя тех, кто, по сути, являются заменителями? В трактате «Недовольство культурой», опубликованном в 1930 году, мрачный, разочаровавшийся Фрейд утверждал, что нет. Идея Фрейда о «повторном обретении» нашла отклик у многих, как и идея Платона об идеальных формах. Есть что-то глубоко человеческое в потребности верить в ориентиры, в древние образы, в фундаментальные законы и в привязанности.

Когда люди влюбляются, говорил Фрейд, они возвращаются в ребяческое состояние и идеализируют своего партнера во многом так же, как они когда-то идеализировали своих родителей. Их самооценка зависит от другого человека. Если любовь оказывается взаимной, они снова ощущают себя обожаемыми детьми – исполненными величия, ценимыми, удовлетворенными – и испытывают всепоглощающее, захватывающее, абсолютное, райское блаженство любви. Природа этой теории по сути практическая: влюбленные переносят ощущение собственной ценности на человека, которого они любят, который представляется им в виде идеального «я». А тот, кого любят, в свою очередь, ощущает себя более интересным, более благородным, более утонченным.

Некоторые из лучших идей Фрейда не вполне оригинальны. Ницше к тому времени уже написал, что «каждый мужчина хранит в себе образ женщины, производный от образа его матери, и в соответствии с этим образом будет склонен уважать или презирать женщин». Шопенгауэр говорил о символической связи между материнским лоном и смертью. И действительно: жившие в Елизаветинскую эпоху часто использовали эвфемизм «умереть», имея в виду чувство сексуального удовольствия. Окончательное воссоединение со своей матерью должно возвратить человека в состояние совершенной безопасности материнской утробы, как будто он еще не родился. Платон размышлял о прототипах, сублимации, сопротивлении и слиянии. О значении снов писали многие философы и поэты. Однако Фрейду было суждено развить эти идеи, объяснить лежащие в их основе механизмы, сделать общие выводы и разработать на их основе реально работающую терапевтическую методику. Кроме того, Фрейд был безжалостным исследователем своего собственного прошлого и мотиваций. (Допущение, позволяющее считать, что один может представлять многих и что часть подразумевает целое, тоже родом из Древней Греции.) Его теории были основаны на личном, иногда мучительном, опыте и разрабатывались в контексте существовавших в XIX веке представлений о женщинах, а также произошедшей на рубеже XIX и XX веков революции в культуре и в представлениях – процесса, который продлился вплоть до 1920-х годов. Фрейд называл себя обывателем, когда речь заходила о талантах Пикассо, Брака, Шиле и многих других кубистов и экспрессионистов, популярных в Вене его времени. Но тем не менее он работал в параллельном ключе, когда имел дело с взаимосвязанными гранями опыта, а также искажениями и извращениями образов: это было нужно для того, чтобы лучше выразить эмоциональное состояние человека и ту роль, которую играют в его жизни те или иные люди. Открытие теории относительности оказало неуловимое влияние на таких романистов, как Вирджиния Вулф и Томас Харди, на таких лингвистов, как Бенджамин Ли Уорф, а также на многочисленных поэтов и художников, философов и теоретиков. Их мнение – что восприятие относительно и что мир воссоздается каждой парой глаз – начало проникать в общество и способствовало детерминистическим взглядам Фрейда. Прежде всего он верил в случай и в выбор. Мир полон случайностей. Мир, но не сознание.

Фрейд родился во Фрайберге в 1856 году, в бедной еврейской семье, в доме над кузницей. Свое имя – Сигизмунд Шломо – он, став подростком, укоротил до формы Зигмунд, более привычной для немецкого уха. Его отец, Якоб, торговал шерстяными тканями. Его мать, Амалия, была молодой красивой женщиной, и Фрейд вспоминал, как он изумился, мельком увидев ее голой, когда ему было около четырех лет. Это вызвало у него такое смущение, что даже через тридцать семь лет он смог описать этот эпизод только на латыни. Третья жена его отца, она была на двадцать лет моложе своего мужа, и в детстве Фрейд часто считал, что она была бы более подходящей женой для его молодого дяди или единокровного брата. Его сложные, несколько запутанные отношения с родителями, братьями и прочими членами большой разветвленной семьи заложили фундамент для его теорий обо всем – от эдипова комплекса до художественного творчества. Он смело использовал самого себя как сырье. Вот как это описывает биограф Фрейда, Питер Гей: