Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно дело – утверждать, что мы ищем себе таких любимых, которые напоминали бы нам наших родителей, но совсем другое – говорить, что сама по себе любовь – решение вернуться в детство по обоюдному согласию партнеров. Это означает, что взрослые так скучают по тому времени, когда они были детьми, что, объединив силы, вместе совершают тот рискованный акт, который позволит им вернуться в детство, чтобы каждый из них мог стать ребенком другого. С этой точки зрения, любовь – это поиск золотых дней детства, того блаженного всевластия, когда мы были в центре внимания, и того отношения между матерью и ребенком, которое потеряно навсегда.
Многие великие мыслители, последовав за Фрейдом, спускались в подземные лабиринты психики, вооружившись светильниками той или иной формы и мечтая исследовать самые темные закоулки. Один только перечень всех психоаналитических теорий любви, развивавших, опровергавших или заимствовавших гипотезы Фрейда, занял бы несколько страниц. Поскольку этими исследованиями занимались многие, на вопрос «Что такое любовь?» давались весьма оригинальные ответы. Некоторые думали, что любовь – это стремительное бегство от себя, своего рода бередящая, будоражащая, подобная наркомании пагубная привычка. Некоторые клялись, что любовь – это приобретенная ранимость. Франсуа де Ларошфуко писал: «Есть люди, которые бы никогда не влюбились, если бы они никогда не слышали о любви». Кое-кто утверждал, что любовь – это всего лишь самообман и фантазия. Как однажды непочтительно сформулировал Джон Берримор, «любовь – это восхитительный промежуток между тем моментом, когда ты встретил девушку, и тем, когда заметил, что она похожа на воблу». Кто-то считал любовь нарциссическим приключением, в процессе которого люди, чувствуя себя неполноценными, используют других, чтобы совершенствоваться самим. Одни проводили различие между слепой страстью и «настоящей» любовью. Другие задавались вопросом о том, что же такое любовь – поведение или отношение. Третьи составляли перечень разновидностей и стадий любви. Четвертые отличали пыл юношеских отношений от более продолжительной и доверительной «любви-дружбы», которую испытывают супруги в долгом браке. Более того, любовь рассматривалась с такого множества точек зрения, была так разнообразно оценена, что уже можно было бы составить атлас или рельефную карту, где представлены ее берега и горные цепи, границы и внутренние районы. Однако те, кто изучает любовь, все еще стоят у границы, а для тех, кто по ней путешествует, – это все еще только что открытая земля.
Одна современная популярная теория, «теория привязанности», рассматривает любовь в контексте эволюции. Английский психиатр Джон Боулби, изучая поведение младенцев и детей, наткнулся на работу этологов Конрада Лоренца и Гарри Харлоу, наблюдавших поведение птенцов и детенышей обезьян. Боулби был поражен сходством. Большинство детенышей приматов нуждаются в страстной привязанности к тому, кто первоначально о них заботится (обычно к матери). А после того, как привязанность сформировалась, они впадают в депрессию, отчаяние и испытывают эмоциональное беспокойство, если их разлучают с этим заботящимся о них существом. Это имеет большой смысл с точки зрения биологии, потому что детеныш животного в дикой природе не может себе позволить оторваться от выводка: он быстро умрет от голода или будет съеден хищником. Следовательно, чтобы отдельные существа могли передать свои гены следующему поколению, члены семьи должны ощущать свою тесную спаянность:
…и это требует того, чтобы реакцией на каждую разлуку, какой бы короткой она ни была, стало немедленное, машинальное, решительное усилие снова обрести семью – особенно того ее члена, к которому существует самая тесная привязанность, – и отбить у этого члена охоту уходить снова… Стандартная реакция на потерю любимых существ – сначала побуждение их найти, а потом – дать им нагоняй. Но, поскольку побуждения «найти и наказать» являются непроизвольными реакциями, из этого следует, что они будут возникать в ответ на всякую и каждую потерю, без различия между поправимыми и непоправимыми. Именно такого рода гипотеза, полагаю, и объясняет, почему лишившийся кого-то из близких человек обычно испытывает непреодолимое побуждение вернуть его, даже осознавая безнадежность этой попытки, и укорять его, понимая при этом всю бессмысленность попреков.
Когда младенцев отлучают от матери, они реагируют предсказуемо: сначала громко протестуют и неистово ее ищут; потом становятся унылыми, пассивными и впадают в отчаяние; и наконец они становятся довольно независимыми, даже обороняются и отказываются идти к матери, когда та возвращается. Потеря – это сорняк, корни которого проникают в глубины нашего эволюционного прошлого. Если рассматривать психиатрическую болезнь с этой точки зрения, ее можно считать формой печали о потере или о несчастной любви. Боулби вел клинические наблюдения более двадцати лет и обнаружил множество связей между расстройствами у взрослых и нарушением привязанностей в детстве. Он говорил, что, создавая прочную связь привязанности, мы переживаем то, что называется словом влюбиться; постоянно поддерживая эту связь – любим, а разрывая эту связь или как-то по-другому теряя любимого, мы начинаем горевать. Однако все это – биологически необходимые функции. То ли ради удобства, то ли просто путаясь, то ли в силу предубеждения и нежелания признавать, что и мы подчиняемся законам природы, мы пользуемся этими понятиями как краткими обозначениями того, что на самом деле представляет собой сложные эмоциональные драмы, которые разыгрываются потому, что они стратегически необходимы для выживания.
Кроме того, Боулби говорит, что конфликты в любви, а особенно во время ухаживания, не только полезны, но и легко объяснимы с точки зрения эволюции: «Все животные постоянно одолеваемы побуждениями, несовместимыми друг с другом, – такими, как побуждение нападать, лететь и ухаживать». В хитром и жестоком мире природы перемирие наступает тогда, когда животные готовы спариваться; каждое животное должно быть уверено, что его не одолеют и не съедят, и каждое животное должно подавить инстинкт нападать и пожирать. Обычно это вынуждает совершать своего рода менуэт – такой же сложный, как ритуал вежливости двух щеголей XVIII века, которые с елейно-пародийной галантностью стоят у порога столовой, и один из них говорит: «Только после Вас», а другой настаивает: «О нет, только после Вас». И так эти двое повторяют до тех пор, пока их не проталкивает в комнату оголодавшая толпа. Боулби приводит пример европейской малиновки: и у самца, и у самки красные грудки; когда приходит весна, самец инстинктивно воюет с чужаками, проникающими на его территорию. Когда самец видит красную грудку самки, инстинкт заставляет его атаковать, а ее – улетать. Однако в период ухаживания самка неподвижно сидит на месте, проявляя к самцу лишь самый осторожный интерес. Потом этот интерес полностью пропадает, чуть позже снова возникает – но очень слабый, и это позволяет самцу сменить гнев на милость и начать ухаживать. «На ранних стадиях, – пишет Боулби, – и самец, и самка находятся в состоянии конфликта: он не знает, то ли ему атаковать, то ли ухаживать, а она не знает, то ли ей флиртовать, то ли улетать». Конфликты в любви так же нормальны, как и во всех остальных сферах жизни. Если ими управлять, можно и любить, и создавать семью и общество. Психически больные – это те, кто не может справляться с теми противоречивыми чувствами, которые они испытывают.