— Это засада! Я хорошо знаю тактику литвин! — кричал Богуслав брандербуржцам. Слуцкий князь, конечно же, не имел времени, чтобы рассказать, что именно так заманили братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи под удар засадного полка наемную армию Мамая, когда воевали против него на Дону в 1380 году на стороне Тохтамыша. Не успевал он напомнить немцам и о «бегстве» литвин при Грюнвальде, заманивших крестоносцев под удар смоленских хоругвий. История ничему не научила брандербуржцев, и те, не слушая Богуслава, посчитав, что враг повержен и паникует, увлеклись преследованием. И попали-таки в засаду. Их атаковали гусары и драгуны. Рейтары не выдержали боя и побежали сами, уже по-настоящему. Остальные, видя убегающих товарищей, бросились на мост. И вот тут-то неожиданно с диким улюлюканьем появились крымские всадники в своих высоких шапках. Закипела жаркая схватка. Организованное сопротивление смогли оказать лишь солдаты Богуслава, кто, в принципе, был готов к такому повороту событий, контролируя переправу. Однако бегство и паника остальной части армии все смешали. Литвины напирали с одной стороны, татары — с другой, по ним били из пистолетов и мушкетов драгуны, но на месте упавших татар возникали новые. Ожесточенная рубка быстро клонилась к победе Гонсевского.

Михал Радзивилл вместе с полковником Короткевичем и бывшим могилевским воеводой Поклонским вновь дрался в первых рядах, даже не подозревая, что где-то впереди опять находится его кузен. Сам же Слуцкий князь яростно отбивался от татар, ловко фехтуя в седле саблей. Он проткнул одного, срубил второго, застрелил третьего татарина, но четвертый сзади ловко полоснул саблей по голове Радзивилла. Богуслав успел заметить врага, уклонился, но скользящий удар все равно пришелся князю по голове, и если бы не шляпа и пышная шевелюра — он был бы смертельным. Кровь хлынула на лицо, и Богуслав едва усидел на коне, завалившись на бок, еле-еле удерживаясь на боку коня одной рукой, чтобы не упасть. Но раненый князь все же не удержался в седле и рухнул на землю.

Какой-то татар™ тут же подскочил к нему и хотел заколоть его своей острой хоругвью, но Богуслав, собрав силы, уклонился от удара и ухватился за копье рукой. Клик! Тонкое древко обломалось, наконечник остался в руке Слуцкого князя. Молодой адъютант Богуслава Суловский все это видел, он выхватил пистолет, тот не выстрелил, Суловский схватил второй и выстрелил-таки в ордынца почти в упор. Татарин вздрогнул, оскалился и рухнул. На Суловского тут же напрыгнули сразу двое и повалили его на землю. Татарский хорунжий набросил Богуславу на руки веревку и повел за собой его и Суловского. В плен попало до семи тысяч человек. Около трех тысяч бран-дербужцев и литвин погибло…

— Кто таков? — к Богуславу, сидящему на траве со связанными толстой веревкой руками, подошли два татарина и литвинский офицер в лисьей шапке с пером. Богуслав узнал литвина — это был новогрудский полковник Троян-Станислав Войнилович. Татары сразу поняли, что к ним в руки попал некто знатный, а тут и некий литвинский солдат опознал Слуцкого князя и доложил полковнику Войниловичу. Войнилович с сорока всадниками прискакал в расположение крымчан, чтобы забрать Радзивилла. Рядом с Богуславом также со связанными руками сидел понурый Суловский.

— Ваше имя, пан? — повторил вопрос Войнилович.

Богуслав искоса посмотрел на полковника, в надежде, что тот не признал его «разукрашенную» кровью физиономию.

— Я Францыск Иванкович. Ротмистр, — соврал Богуслав. — Можно мне умыть лицо и перевязать голову? Я ранен. Мне дурно, пан.

«Боже, какой позор! Я в плену! — думал в отчаяньи Слуцкий князь, невзирая на головокружение от контузии. — После Бастилии я дал себе слово попасть в руки к врагам только мертвым! И вот…»

— Да какой же вы ротмистр, пан Радзивилл! — усмехнулся Войнилович, глядя на залитое кровью лицо Богуслава. — Я вас прекрасно узнаю, даже в таком виде. Ну и птичка же попала в нашу клетку! А ну-ка к Гонсевскому его!

Татарин схватил веревку и дернул Богуслава к себе, давая понять, что пленник его. Но Войнилович сделал знак своим людям, те подошли и бесцеремонно оттолкнули татарина, затем потянули за веревку Богуслава, призывая его подняться на ноги. Радзивилл с трудом встал и чуть вновь не упал на землю — солдат опять с силой потянул веревку. Шатающегося из стороны в сторону Слуцкого князя привели к смоленскому князю Винценту Гонсевскому.

— Ну, день добрый, пан Богуслав, — усмехнулся Гонсев-ский, стоя около своего коня в доспехах панцирного товарища, рядом с только что установленным шатром, — для вас, конечно, сегодняшний солнечный день не очень добрый, а вот для меня очень даже неплох. Вам нужен врач? Сейчас я пришлю лекаря. Эй! Лекаря сюда! — крикнул Гонсевский в сторону.

— Что вы намерены со мной делать, изменник Литвы? — гордо взглянул на полевого гетмана Богуслав, с трудом поднимая запекшиеся от крови веки. Взгляд при этом получился еще более надменный, чем даже хотелось самому Слуцкому князю. Высокий чистый лоб Гонсевского покраснел, на нем выступили жилы.

— Это вы предатель, пан Богуслав! Вы воюете с врагами его королевского величества!

— Почему же! — усмехнулся Богуслав, шатаясь и едва стоя перед Гонсевским. — Я воюю с врагами моего королевского величества, — он особенно выделил слово «моего».

— Вас следует казнить! — багровел Гонсевский, сжимая кулаки. — Повесить как изменника родины.

— Ну, так казните. Мне трудно стоять, пан гетман. Трудно даже говорить. Лежать в земле или висеть будет намного легче.

Тут к ним приблизился Михал. Без шляпы, в белой рубахе, с развевающимися на летнем ветру светло-каштановыми волосами, в новых скрипучих ботфортах, в прекрасном расположении духа. Михал увидел, что Гонсевский разговаривает с каким-то пленным, и… обомлел. Пленным был его кузен!

— Богуслав?! — Михал подбежал к двоюродному брату. — Ты ранен? Пан Винцент! Велите его перевязать! Опять ты здесь, братко!

— Остыньте, полковник! — остановил Гонсевский Несвижского князя. — Это не просто ваш кузен, а прежде всего изменник и военнопленный!

— Вот и ведите себя, пан Гонсевский, соответственно шляхетскому кодексу чести касательно военнопленных неприятельских командиров! — взорвался Михал. — В противном случае я буду на вас жаловаться королю!

У Гонсевского нервно задергалось веко. Он боялся прогневить Яна Казимира. Вступать в конфликт с Михалом смоленский князь также считал опасным для своей карьеры. Он хорошо знал, как близки Ян Казимир и Михал Казимир Радзивилл.

— Добре, — буркнул полевой гетман, — берите своего родственничка и делайте с ним, что хотите. Только учтите: он пленник крымчан, Супана Казы-аги, с ним и договаривайтесь. Ну, а по поводу лекаря я уже распорядился. Сейчас ему промоют рану.

— Дзякуй, Михал, — улыбнулся краешком рта Богуслав.

— Пошли, тебя умоют и перевяжут, — взял под руку Богус-лава Михал, — выглядишь ты ужасно.

— Хорошо, что не видит Анна Мария.

— Что у тебя с Аннусей?

— Я люблю ее.